Весна (Дорога уходит в даль - 3)

Срок его солдатской службы кончился уже давно, но до сих пор он все не уезжал: уж очень прилепился сердцем к Ивану Константиновичу и к Лене. Да и для них он близкий человек! Теперь он наконец возвращается на родину. "Мензелинскам уездам Уфимскам губерням", - как он называет.

Всем нам жалко расставаться с Шарафутом. Все его любят, привыкли считать его членом семьи Ивана Константиновича Рогова.

Сам Шарафут переживает свой отъезд двойственно. Он и радуется и печалится. То и другое выражается у него трогательнонепосредственно. Конечно, он счастлив, что едет домой. Столько лет он там не был, а в последнее время ему что-то и писем оттуда не шлют. Наверное, ждут его со дня на день домой. Но очень горько Шарафуту расставаться с Иваном Константиновичем и Леней.

Все эти разнообразные чувства выражаются в разговоре Шарафута с Иваном Константиновичем. Шарафут произносит при этом одно только слово, но выговаривает он его на редкость разнообразно и выразительно.

- Вот ты и уезжаешь, Шарафут! - говорит Иван Константинович.

- Ага... - подтверждает Шарафут и вздыхает.

- Домой поедешь. Рад?

- Ага! - кивает Шарафут, сверкая зубами в широкой улыбке.

- Мать-то обрадуется?

- Ага... - Шарафут произносит это мечтательно. Он давно не видал матери и, наверное, как все люди, вспоминает о ней светло, нежно.

- И отец обрадуется, и братья, и сестры!

- Ага! Ага!

- Женишься, поди? А, Шарафут?

- Ага... - Шарафут отвечает не сразу, с улыбкой смущения, отвернув лицо и не глядя на Ивана Константиновича. - Ага... - повторяет он еле слышно и сконфуженно смотрит в пол.

Конечно, он женится! Все люди женятся. Чем он хуже других? У него будет жена, дети - все, как у людей.

- Ну и нас смотри не забывай, Шарафут.

- Ага... - Шарафут беспомощно приоткрывает рот и огорченно качает головой.

Но тут - словно прорвало плотину! - Шарафут выливает в целой куче слов свою печаль и тревогу:

- Ох, вашам благородьям. Я уехала - ты голоднам сидела!

Новам денщикам тибе лапшам кормила...

Мысль о том, как плохо будет Ивану Константиновичу с "новам денщикам", очень угнетает Шарафута. Как будет жить Иван Константинович без своего Шарафута? "Ай-яй-яй, дермам делам. Казань горит!" Ведь новый денщик не знает, что Иван Константинович не любит лапши. Откуда ему это знать? И что на ночной столик надо ставить вечером стакан холодного чаю, и что пуговицы к мундиру и кителю должны быть пришиты "намертво"...

Новый денщик будет еще, чего доброго, обижать зверей Ивана Константиновича: попугая Сингапура, мопса Барыню, кота Папашу, золотых и прочих рыбок, жаб, саламандр, черепах.

Разве новый денщик упомнит, каких зверей и какой пищей кормить надо? Даст червяка -мопсу, котлету рыбкам, муравьиные яйца попугаю - и готово: подохнут все.

В последние дни перед отъездом Шарафут стирает, утюжит, крахмалит белье Ивана Константиновича и Лени, вощит полы, натирает мебель, чистит все металлические предметы в доме - дверные ручки, печные листы, кастрюли, самовары - до солнечного блеска.

Пусть "ихням благородьям" и "Леням" как можно дольше помнят Шарафута!

Уезжает Шарафут в самом затрапезном своем виде: в ветхой солдатской шинельке, старой круглой фуражке блином, в латаных-перелатаных сапогах. Но он возвращается в родную деревню, как богатая невеста: с приданым. Под мышкой у него, в деревянном сундучке - бесценные сокровища! Новые брюки, парадная, ни разу не надеванная гимнастерка из чертовой кожи и новенькие сапоги - это подарок Ивана Константиновича. В кармане гимнастерки завернутая в несколько рядов папиросной бумаги цепочка для часов.

Часов у него нет, но это неважно: была бы цепочка, а часы когда-нибудь придут. И ведь кто видит, есть у тебя в кармане часы или нету их. А цепочка висит на виду, ее приметит всякий.

Цепочка из неизвестного металла. Шарафут ее купил накануне отъезда и натер мелом ярче золота.

- - Чепка! - показал он Лене и от восхищения даже не сразу закрыл рот. - Видал?

Последние дни перед отъездом Шарафут провел в непрерывных переходах от радости к печали. Но все это - и смех, и слезы, и надежды, и грусть - было как летний дождик: быстро налетающий и скоро высыхающий.

За пазухой вместе с паспортом и несколькими серебряными рублями Шарафут увез десять конвертов с наклеенной на каждый семикопеечной маркой и написанным рукой Лени адресом Ивана Константиновича. В каждый конверт вложен чистый листок бумаги. На этих листках Шарафут будет иногда писать письма, состоящие из одного-двух слов (больше он не выдюжит):

"Здоров", "Все хорошо" и т. п.

Я иногда думаю: почему Шарафут, такой смышленый и способный, так мало и плохо научился говорить по-русски? Вероятно, попади он в город с исключительно русской окружающей средой, он научился бы гораздо большему и быстрее. Но в нашем городе он слыхал вокруг себя целых пять языков: русский, польский, литовский, еврейский, белорусский, и это сбивало его с толку. Все же объясняется он по-русски довольно понятно, по крайней мере для нас. И Леня научил его читать. Пишет Шарафут печатными буквами.