Естественно, Москве было небезразлично, кто станет министром обороны основного союзника СССР по Варшавскому договору. Генерал Мартин Дзур представлял собой фигуру явно политически слабую и оказался в министерском кресле лишь потому, что был словаком и в начале 1968 года предупредил Дубчека о планах Шейны. Дзур родился в 1919 году. С 1941 года служил в армии марионеточного словацкого государства, участвовал в боях против Красной армии. В январе 1943 года, как и многие другие словацкие солдаты и офицеры, перешел на сторону советских войск. С июня того же года воевал против вермахта в составе чехословацкого соединения Людвика Свободы, участвовал в боях за Киев и Дуклинский перевал, освобождал Словакию (в том числе и свой родной город Липтовски-Микулаш). Окончил в СССР Военную академию тыла и транспорта в 1952 году, Высшие академические курсы при ней – в 1956-м, Военную академию Генерального штаба – в 1966-м. В 1958-1968 годах был заместителем министра обороны.
С политической точки зрения Дзур полностью устраивал Москву – его считали надежным другом СССР. Другое дело, что военно-стратегические и военно-политические вопросы решал отнюдь не министр обороны, а Президиум ЦК КПЧ. К тому же Дзур по своей военной специальности и служебной карьере был тыловиком и большим авторитетом в войсках не пользовался.
Министр иностранных дел Иржи Гаек был гораздо более подозрительной с точки зрения Москвы фигурой. Он родился в 1913 году, выучился на юриста в Карловом университете и еще до войны стал членом социал-демократической партии (ЧСДП), отношения которой с КПЧ были в 1930-е враждебными или в лучшем случае очень натянутыми. Гаек участвовал в подпольной деятельности (был членом подпольного Национального движения трудящейся молодежи), был арестован немцами в ноябре 1939 года и приговорен к 12 годам тюрьмы, в которой находился до конца войны.
В 1945-1948 годах был депутатом парламента от ЧСДП и принадлежал к левому крылу партии. Правда ходили слухи, что он одновременно тайно состоял в КПЧ и был в рядах социал-демократов «засланным казачком», известным в компартии под грифом Е-22. Эту версию косвенно подтверждает тот факт, что после вхождения ЧСДП в КПЧ в 1948 году Гаек сразу стал членом ЦК компартии. В 1950-1953 годах был ректором основанной им же самим Высшей школы политических и экономических наук. Затем Гаек перешел на дипломатическую работу и был послом в Лондоне (1955-1958 годы) и представителем ЧССР в ООН (1962-1965). В 1965 году сменил Цисаржа на посту министра образования.
Гаек как министр должен был символизировать то, что новое руководство КПЧ готово доверить ответственные посты бывшим социал-демократам. Это было и демократично, и одновременно отвечало планам Дубчека ни в коем случае не допустить восстановления самостоятельной социал-демократической партии в стране.
Млынарж (тогда секретарь ЦК) описывал сформированное в начале апреля 1968 года новое руководство КПЧ следующим образом: «Так возникло новое партийное руководство Дубчека: как результат конфронтации и компромиссов за кулисами властной структуры, но как и следствие давления все более набиравшего силу демократического движения в партии и обществе… Но если принять во внимание те серьезные политические проблемы, с которыми новому руководству пришлось столкнуться почти сразу же, то надо сказать, что оно было конгломератом слишком гетерогенных политических сил и в качестве такового с самого начала было обречено на то, чтобы застрять в непреодолимых внутренних конфликтах. И это является доказательством того, что тройка во главе (партии) – Дубчек, Черник и Кольдер – неправильно оценивала будущее и не поняла всю серьезность ситуации»[503]
.Несмотря на все обещания Дубчека разделять партийные и государственные функции («править должно правительство»), механизм принятия политических решений в ЧССР после января 1968 года, как уже упоминалось, ни на йоту не изменился. Все мало-мальски важные вопросы, как и при Новотном, решал Президиум ЦК, а правительство лишь выполняло эти решения.
К каждому заседанию президиума (в котором участвовали кандидаты в члены президиума и секретари ЦК) аппарат ЦК готовил десятки самых разных вопросов повестки дня – от мелких до кардинальных. Каждому члену президиума предоставляли огромную кипу справочных материалов – ее обычно мерили не числом страниц, а весом. Никто все эти справки никогда не читал – для этого просто не было физической возможности. Поэтому всю кипу возвращали в аппарат, где те же самые клерки делали краткие аннотации к составленным ими же самими материалам. Если какой-нибудь вопрос касался деятельности того или иного министра, то его обычно приглашали на заседание президиума. Таким образом, по технологии принятия решений Президиум ЦК КПЧ при Дубчеке ничем не отличался ни от президиума времен Новотного, ни от советского политбюро при Брежневе.