«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Согласие Петербурга на освобождение части ксендзов из Тунки в европейскую часть Империи не означало конца их мытарств. Начались новые проблемы и хлопоты, препятствовавшие отъезду. Иркутские власти не только не обеспечивали финансовую сторону вопроса, но, давая право уехать, лишали священников пособия; кроме того, были повышены оплаты на почтовых трактах. А на дорогу требовалась большая сумма; ксендз Матрась писал о нескольких сотнях рублей (другой ссыльный, Людвик Ястшембец Зелёнка, сообщал, что путь из Иркутска в Варшаву обошелся ему в четыреста рублей). До лета 1872 года лишь чуть более десятка ксендзов могли себе позволить уехать за собственный счет; они перемещались свободно и порой вполне благополучно совершали сложное путешествие при помощи конных, в частности, почтовых экипажей, а также водного транспорта, встречая на своем пути доброжелательных и готовых помочь людей – как ссыльных, так и поляков, постоянно проживавших в Империи.

Так, в августе 1872 года отправился в обратный путь восьмидесятилетний ксендз Валентий Навроцкий из Подляшской епархии вместе со своим более молодым товарищем, ксендзом из Куявско-Калишской епархии Владиславом Климкевичем. Первый поселился в Ярославле, второй в Костроме; там они и окончили свои дни. В тот же год за свой счет отправились в европейскую часть России ксендзы Нарциз Вилевский (из Плоцкой епархии) и Ян Наркевич (вместе с Чаевичем). Наркевич преодолел путь благополучно. «В день святых Петра и Павла после полудня мы со всеми удобствами выдвинулись из Иркутска», то есть это случилось 29 июня. В Томске его гостеприимно приняли в плебании, где он познакомился с несколькими ссыльными ксендзами, а также тамошним приходским священником ксендзом Валерианом Громадзким, посетил доктора Флорентина Ожешку, ссыльного из Литовского генерал-губернаторства и его родных, супругов Остроменцких (которые «очень благополучно жили в Томске»): «Когда я вошел в указанный дом, хозяин приветствовал меня с неописуемой сердечностью. Он сразу позвал жену и дочерей, представил мне свою семью и просил, чтобы я их всех благословил, и я растроганно исполнил его просьбу. Они пригласили меня пить чай, и я прекрасно провел время до вечера». Через несколько дней Наркевич уезжал: «В среду утром, как и обещал, появился любезный пан Остроменцкий. Он вез нас через город; когда экипаж остановился у его дома, попрощаться вышла вся семья, с необычайной сердечностью, затем пан Остроменцкий доставил нас на место» – в речной порт.

Остальные ксендзы в Тунке (на 19 июня 1872 года их было все еще много – сто тридцать три человека), не имея необходимых средств, ожидали помощи от властей. Для многих священников этот период оказался наиболее тяжелым. Они не рассчитали время, слишком поспешно продали скромное имущество, а затянувшийся период ожидания «билета» съедал остатки средств. Когда, наконец, приходило долгожданное разрешение на отправление из Тунки в Иркутск и дальше, в европейскую часть России, оказывалось, что у них нет средств на то, чтобы двинуться в путь. О подобной ситуации сообщал генерал-губернатору восточной Сибири надзиравший за ксендзами в Тунке капитан Плотников в июне этого года. Он предлагал позволить ксендзам искать себе занятие на территории губернии, а старикам назначить пособие или поместить их в приют. О четырех – Павле Кнапиньском, Юзефе Носальском, Яне Русецком и Войцехе Закшевском – Плотников писал, что их положение бедственное, семидесяти– и девяностолетние старики находятся совершенно без средств, им не на что купить кусок хлеба или хоть немного картошки. Одно только Плотников сильно преувеличивал – возраст этих ксендзов. Согласно нашим данным, Носальскому было шестьдесят четыре года, Кнапиньскому и Закшевскому – пятьдесят с небольшим, а Русецкому – чуть за сорок, он родился в 1832 году. То ли русский капитан руководствовался подлинным состраданием и желанием помочь полякам, то ли сами священники сознательно прибавляли себе лет, чтобы добиться от чиновников выгодных для себя решений. Ксендзы собирались бомбардировать Иркутск петициями и за четыре дня – 5–8 июля 1872 года это сделали четырнадцать тункинских священников (в том числе базилианин Теодозий Дыминьский). Позже начали писать и остальные.

Все сообщали, что на своих родных им рассчитывать нечего, что они продали последние вещи, сейчас находятся «без копейки», не имеют денег на жилье и возможности заработать, голодают. Анджей Бартошевич-младший писал, например, что распродал все и потратил «до последней копейки», Закшевский подчеркивал: «существование мое печально, полагаю, что впереди тяжкие дни или же голодная смерть». Петиции заставили иркутских чиновников принять положительное решение – спустя несколько месяцев нашлись деньги на дорогу для нескольких ксендзов. В июле-августе 1872 года в Тунке оставалось около ста двадцати духовных лиц.