Весна. Лето.

Еще несколько сердечных слов как с одной, так и с другой стороны, еще несколько добрых пожеланий, и бывшие школьники прощаются с гостеприимными хозяевами. Барышня Эрнья набрасывает на плечи легкую синюю шаль и идет провожать Тээле. А кистер и его жена стоят на веранде и смотрят вслед уходящим гостям.

XV

Компания останавливается на склоне холма и глядит вниз, где тихо струится река. На берегу пышно разросся дудник, колышутся головки молодого, сочного камыша. Имелик рассказывает эпизоды прошлого. Потом оба тыукрескнх парня прощаются и отправляются на церковный двор. Тээле, барышня Эрнья, Тоотс н Кийр медленно шагают по направлению к шоссе. Дойдя до перекрестка, барышня Эрнья возвращается назад, и у развилки дорог остаются только два милых соученика и их милая соученица.

– Ну, – говорит Тээле, – здесь наши пути расходятся. Вы пойдете в ту сторону, а я мимо кладбища.

– Да, – с легким вздохом отвечает Тоотс, – ничего не поделаешь.

При этом он искоса поглядывает на Кийра – тот, с раскрасневшимся лицом и выпученными глазами, как бы невольно тянется наверх, к кладбищенскому холму.

«Ага-а, – думает про себя Тоотс. – Вот как! А ну тебя к чертям, вместе с твоей рыжей шевелюрой». И тут же предлагает вслух:

– Наш соученик Кийр, надеюсь, будет столь любезен и проводит вас чуточку… чтобы одной не было скучно. Я бы охотно предложил в провожатые себя, но мне надо еще сходить в Паунвере.

– Серьезно? – улыбается Тээле. – Куда же вы еще собираетесь?

– В аптеку, – коротко и по-деловому отвечает Тоотс. – Будьте здоровы!

Мысль об аптеке пришла Тоотсу в голову лишь в самую последнюю минуту, но он и в самом деле направляется в аптеку, здоровается с аптекарем как со старым знакомым, обменивается с этим приветливым стариком кое-какими мыслишками, покупает губку и морскую соль и в заключение принимает немножко микстуры против тошноты.

– Ну и пошли они ко всем чертям! – говорит он, выпивая, и звонко щелкает пальцами над головой.

– Кого это вы ко всем чертям посылаете? – любопытствует аптекарь.

– Тех, кого следует, – мрачно отвечает управляющий имением. – Это длинная история, поговорим о ней в другой раз, когда больше времени будет. Сегодня хочу пораньше вернуться домой и спать залечь – завтра в город надо ехать, навестить старых друзей. Но одно должен сказать, – покачивая головой, добавляет он, – то, что я сейчас у вас выпил, – это уже не против тошноты, как в тот раз, это… да… это против боли в сердце.

– Ну, ну! – восклицает аптекарь. Он уже принял десятка два капель на сахарной водичке и закусывает сейчас миндалем. – Ты, парень, не шути!

– Хм… – бормочет Тоотс, – это не шутка.

– Ну, ну! – снова повторяет лысый, – Что же это такое? Может быть, чего доброго, муки любви? А? Этим все мы когда-то переболели. У вас вся эта музыка еще впереди, а я уже все пережил… перегорел, так сказать. Но учти и запомни, молодой человек, то, что я тебе сейчас скажу. Верь, люби и надейся, но ей – понимаешь? – ей ни за что не показывай, что страдаешь и мучаешься от любви. Как только она поймет, что у тебя в так называемой душе заноза, – ты пропал. Ухо всегда держи востро, как гончая, и делай вид, будто вся эта канитель и ломаного гроша не стоит. Трудно, а? Но мне думается – в заборе жердей хватит, чтоб их при лунном свете грызть, если уж очень больно прикрутит? А? Хватит жердей?

– Жердей… жердей… мало ли что можно жердью сделать, – в раздумье отвечает Тоотс.

– Хе, хе, – смеется аптекарь, – я вижу, ты еще плохо соображаешь в этих делах. Думаешь, если ты своего так называемого соперника огреешь жердью по голове или по ногам – так ты и победил? Хе, хе! Тогда он станет несчастной жертвой, а ты – самой большой скотиной на свете. Нет, так не годится, милый человек!

Друзья отпивают из мензурки, обмениваются многозначительным взглядом, и аптекарь продолжает свою назидательную речь.