Тут же его оглушил истошный многоголосый визг. От неожиданности Громобой покачнулся и чуть было не сорвался обратно в колодец.
Придерживаясь за ворот, он вскинул глаза: перед ним была широкая снежная белизна и несколько женских фигур, со всех ног бегущих прочь от колодца. Косы мотались за спинами девушек; какая-то одна, в синей шубке и сером платке, полуобернулась, взмахнула коромыслом, будто готовилась драться, но увидела, что все уже пробежали мимо нее, бросила коромысло на снег и полетела за остальными.
– Эй, стой! – заорал Громобой. От него убегала возможность быстро узнать, куда он попал. – Стой, ошалели! Не съем я вас! Гром меня разрази, не съем!
Но женщины убегали, визг понемногу удалялся. Скользя по наледи, поддерживая подолы, они неслись по тропинке к пригорку. На пригорке виднелся тын, и Громобой успокоился, увидев близко жилье: тут он и без провожатых обойдется.
Перекинув мокрые ноги через край сруба, он спрыгнул на снег и огляделся. Вокруг колодца в беспорядке валялись ведра, расписные коромысла, семь или даже восемь. Весь снег был испещрен следочками. Колодец стоял на краю широкой заснеженной луговины, которая другим концом упиралась в густой лес. Между деревьями виднелся просвет, и туда уходила дорога, сейчас пропавшая под снегом, с едва видными колеями. На опушке леса желтело несколько десятков довольно свежих пней. Здесь была зима, нерушимая, прочная, торжествующая зима, точно такая же, как та, от которой он ушел в Ладину летнюю рощу.
Громобой недоуменно оглядывался: все было слишком просто, слишком по-земному. Богини посылали его в Велесово подземелье к Огненному Змею, посылали в Ладину рощу над Сварожцем, где цветет и томится весна, но он оказался возле одного из бесчисленных родовых огнищ, усеявших, как бусины нитку, все большие и малые говорлинские реки. Что-то они напутали… Или нет? Как там Повелин Стрибожинский сказал: куда захочешь, туда и попадешь? Громобой не очень четко сознавал, куда хочет попасть, когда прыгал в колодец там, в Стрибожине. И вот его вынесло… неизвестно куда.
Но огорчаться он не стал. Судьба уже не раз выносила его именно туда, куда ему было нужно, даже если сам он об этом не знал. Не пытаясь умом постигнуть запутанные дороги судьбы, Громобой просто оглядывался, прикидывая, куда же его на сей раз занесло и что теперь делать.
Возле самых его ног валялось коромысло. Как водится, синяя извилистая дорожка воды по всей длине, два круглых солнышка на концах… А внутри солнышек – чаша со знаком небесного огня. Знак Сварога. Выходит, это земля речевинов. А как раз возле речевинского стольного города Славена и стоит та самая роща, куда его посылала богиня Лада. Выходит, он не так уж сильно и промахнулся. Только где он, этот Славен? На огнище должны знать дорогу.
Громобой посмотрел на недалекое жилье. Убежавшие женщины давно скрылись из глаз, ворота были закрыты. Захотят ли там с ним разговаривать? Что ни говори, простые добрые люди вот так, среди бела дня, из колодцев не вылезают.
За время своих странствий между Правью и Явью он так привык пользоваться в качестве ворот то дубом, то колодцем, что ему самому это вовсе казалось вполне естественным, но попробуй объясни это людям! Опять все с начала: дескать, я – сын Перуна, громом и молнией рожденный и вас спасти явившийся! Громобой поморщился, подумав, что придется опять начинать от Зимнего Зверя в Прямичеве. Когда надо было рассказывать, он жалел, что с ним больше нет Соломы, Долгождана или еще кого-нибудь, кто взял бы это дело на себя.
А впрочем, как оно выйдет, так и будет. Громобой отряхнулся, кое-как отжал воду из одежды. От него валил пар: ему было совсем не холодно. Обеими ладонями он пригладил волосы, еще влажные, но теплые и быстро сохнущие, оправил пояс и пошел по тропинке к пригорку.
За воротами было тихо, в ответ на его стук только собачка затявкала. Он постучал еще раз, потом крикнул:
– Эй, есть кто живой? Отвори, добрые люди, не обижу!
– Сохрани нас Сварог, Перун и Макошь! – раздался изнутри старческий голос. – Кого Попутник[54]
несет?– Не водяной я и не леший, живой человек! – отозвался Громобой, вспоминая, как в Велишине жена кузнеца Досужи встретила его заговором от нечистой силы и потчевала перво-наперво плакун-травой. – Никому зла не сделаю, разрази меня гром Перунов на месте!
Сначала было тихо, потом послышалась возня, и над тыном показалось круглое, бородатое лицо молодого мужчины, которому кто-то из родичей подставил свою спину. На его лице были написаны сосредоточенность и испуг: хозяин старался разгадать гостя, но заранее не ждал от него ничего хорошего. Громобой под этим взглядом переминался с ноги на ногу, чувствуя, что водяной пар от одежды говорит не в его пользу.
– Перуном Громовиком клянусь, не водяной я! – сказал он, теряя терпение. – Хоть огнем, хоть железом испытывайте, не томите только!