Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

От его слов молодой бородач вздрогнул и скатился с тына вниз. Послышался слабый гул голосов. Не бывало еще такого, чтобы нечисть клялась именем Перуна, но кто же видел, чтобы живые люди выходили из ледяных колодцев? Громобой ждал, чем кончится домашнее вече, нетерпеливо притоптывая: его утомила вся эта суета, вращение миров, битвы и колодцы, хотелось скорее попасть в простой человеческий дом и погреться у простой глиняной печки.

– Не пустят тебя сюда! – раздался вдруг позади него женский голос и слегка хихикнул. – Не стучи, пустое дело.

Громобой резко обернулся: от первого же звука этого голоса его пробрала отвратительная дрожь, как будто холодное железное лезвие проникло в грудь и щекотало саму душу.

Позади себя, шагах в пяти, он увидел девушку, даже девочку-подростка, лет четырнадцати на вид. На ней была белая пушистая шубка и белый же платочек; в мелких остреньких чертах бледного личика виднелась какая-то ехидная гаденькая улыбочка, как будто она знала, что Громобоя ждут большие неприятности, и заранее радовалась этому. Из-под платочка густо висели спутанные волосы, совершенно белые, как будто седые насквозь.

– Ты кто такая? – сурово спросил Громобой и шагнул к ней.

Девчонка попятилась так, чтобы их по-прежнему разделяло пять шагов, и опять хихикнула. Смеялась она как-то странно, не раскрывая рта, но в ее маленьком личике отчетливо виднелось диковатое торжество, предвкушение чего-то приятного, точно она подстроила кому-то пакость, которая вот-вот удастся.

– Не пустят они тебя погреться! – повторила она, не отвечая на его вопрос. – Тут такие жадины живут, ты таких и не видал! Хоть ты у них под воротами с голоду подохни, нипочем не откроют! Я-то уж знаю! Я-то уж сколько у них тут хожу, поесть прошу – не дают, хоть ты тресни! Коли сам не добудешь – пропадешь! Пропадешь!

Она опять засмеялась, прикрывая рот белой рукавичкой, и ехидная усмешка в ее раскосых бесцветных глазах совершенно не вязалась со смыслом слов. Глаза, полузавешенные неряшливыми спутанными волосами, блестели скользким неживым блеском, взгляд их, как мокрая льдинка, соскальзывал и не давался взгляду Громобоя. Громобой видел, что она над ним издевается; весь ее облик вызывал в нем жгучую досаду, раздражение, гнев. Хотелось прихлопнуть девчонку кулаком, чтобы от нее мокрое место осталось.

– Ты кто такая? – повторил он и снова шагнул к ней, но она опять попятилась, метнулась назад легко, как его собственная тень, за которой сколько ни тянись – не достанешь.

Эта попытка догнать ее еще сильнее насмешила девчонку. От ее мерзостного хихиканья по спине Громобоя перекатывалась стылая дрожь. Хотелось стряхнуть эту дрожь, как приставший песок, но было ясно, что от нее не избавиться, пока эта маленькая беловолосая дрянь приплясывает перед ним на снегу и хихикает непонятно над чем.

– Иди ко мне! – прикрывая рот рукавицей и смеясь, девчонка пятилась, другой рукой маня его за собой. – Пойдем ко мне! У меня домок хороший, просторный, теплый! Я тебя накормлю, напою, спать уложу! Песенку спою! Колыбельную! Баю-баюшки-баю, не ложися на краю! Хи-хи! Ты парень хороший, красивый! Жених мне будешь! Пойдем! Пойдем! Сухое поленце под голову подложу, снеговым одеяльцем покрою! Хорошо! Пойдем со мной!

Громобой в гневе шагнул к ней, и вдруг почувствовал, как легко двигаются его ноги по снегу: невероятная сила тянула его за белой девчонкой, от него не требовалось никаких усилий, чтобы следовать за ней, но вот остановиться оказалось совершенно невозможно. В смехе девчонки послышалось удовлетворение, торжество; отняв руку ото рта, она хлопала в ладоши и прыгала на снегу, с каждым прыжком оказываясь все дальше и дальше. Громобой глянул ей в лицо и содрогнулся, волосы надо лбом шевельнулись от ужаса: ее зубы, хорошо видные в широкой ликующей усмешке, были красными, как кровь, и тот же жадный кровавый блеск загорелся в глазах. Ее ноги не оставляли на снегу никакого следа, но с каждым прыжком она оказывалась все ближе и ближе к лесу, и Громобоя неудержимо тянуло за ней.

– Ах ты тварь поганая! – вдруг он все понял и сам с усилием бросился вперед, стремясь ее догнать. – Я тебе сейчас покажу, как смеяться! Я тебя в землю вобью! А ну иди сюда!

Девчонка глянула на него и вдруг ахнула: ее смеявшееся лицо мигом исказилось диким, звериным ужасом. Она взмахнула перед собой ладонями в белых рукавицах, как будто отгоняя что-то страшное; Громобоя ударила сильная волна холода, но он устоял, а девчонка уже бежала к лесу. Она неслась легко, как тень, как ветерок поземки, и сколько Громобой ни старался, он не мог ее догнать. До опушки леса ей оставалось всего с десяток шагов; Громобой видел, что не догонит, а в лесу ее не поймать. Вот когда ему пригодились бы конские ноги! Упустить ее казалось нестерпимо досадно; он подхватил пригоршню снега, мгновенно слепил снежок и швырнул в нее, крикнув:

– Гром тебя разбей, нечисть лесная!