Весна сорок пятого

Но когда, коротко разбежавшись, Петр вскочил ногами на ее спину, она удивленно дернула головой и, перестав жевать сено, покосилась на человека круглыми глазами. Всякое довелось ей повидать за свою долгую трудную жизнь: и телегу возила, и сани тащила, и верхом на нее садились. Но никто не прыгал на спину. Нет, это не тяжело - подумаешь, парнишка на спину вскочил! - но неожиданно и как-то непонятно. Сбросить, что ли? У парнишки добрый голос и добрые руки. Уж она-то повидала всяких хозяев. И плеткой били, и сапогами в живот, и вожжами!… А вот гриву, как этот, никто не расчесывал. И не говорил с ней, как этот, тихо и ласково. И она не стала сбрасывать парнишку со спины, только покосилась на него удивленно.

Тот сам спрыгнул и засмеялся.

– Что, Сивенькая, непривычно?… Да и не подойдешь ты для манежа. Это я так. Других лошадок вспомнил. - Петр обнял шею лошади. - Не сердись.

Лошадь развезла дрова по кухням и теперь, распряженная, стояла возле дровяного склада, опускала голову, подбирала губами сено из кучки, которую перед ней положил Петр.

Петр присел возле на чурбаках. Как все поначалу казалось простым! Надо развлечь детей. Да, десятки, сотни тысяч детей перебывали на представлениях в цирке! Раскрыв рты следили за каждым движением артиста, восторженно хлопали в ладоши, смеялись над проделками клоуна, сочувствовали ему, предупреждали об опасности, когда на манеж выходил шпрехшталмейстер. О-о! Мимоза умел не только смешить, он умел дружить с детьми! Кое-что из его реприз, из его трюков можно повторить. Если получится. Скажем, "проглоченный свисток". Но нужен партнер. Эх, Павлика бы сюда! Уж вдвоем-то они!… Драку бы показали. Чем не номер? Тот же акробатический этюд. Пожонглировали бы. Булав нету - яблоки в ход пошли бы, картошка. Однажды на праздничном вечере они показывали пародию на жонглеров. Всем очень понравилось, все смеялись. А между прочим, артистов рассмешить куда труднее, чем публику. Тогда мама и костюмы придумала. У Павлика по ходу номера все время падали брюки. Он должен был успеть и яблоко поймать и брюки подтянуть. В конце концов, чтобы освободить руки, он засовывал яблоко в рот. Подтянет брюки - и снова жонглирует. А яблоко все откусывает и откусывает и наконец съедает. Очень все смеялись! Эх, Павлика бы сюда!

А Флич! Петр вспомнил вечер в школе, последний вечер перед войной… Нет, не сможет он так. Ни как Флич, ни как Мимоза, ни даже как он сам с Павликом. Все только поначалу казалось простым.

И все же он должен что-то придумать, что-то показать, как-то развлечь детей. Они ведь и в самом деле разучились смеяться!…

Петр вспомнил, как Мимоза лез за подвешенной на лонже трубой. А что, если использовать для балансировки колобашки? Они ж круглые! Он отобрал несколько колобашек. Первую, потолще, поставил на попа, вторую положил на ее торец так, чтобы она свободно каталась. Третью на вторую, но тоже торцом. Попробовал взобраться на это шаткое сооружение. Оно тотчас рассыпалось. Ничего удивительного - сырые, тяжелые колобашки не легкие бочонки из алюминия. Да и тренироваться надо. А времени нет.

Петру показалось, что он не один здесь, а кто-то смотрит на него, следит за ним внимательно. Ощущение было таким четким, что Петр огляделся. Неподалеку к стене прислонился парнишка в голубой рубашке и коротких, чуть ниже колен, брюках. Голова стрижена наголо, на худом лице голодные глаза.

– Ты чего? - спросил Петр.

Парнишка не ответил, только смотрел не отрываясь.

– Иди в свой барак. Сейчас обед.

– Ты верно не Пауль? - спросил неожиданно парнишка по-немецки.

Петр пригляделся.

– Никак Курт Вайсман?

– Я-то Вайсман. А ты кто?

Петр засмеялся.

– Слушай. Мне с тобой разговаривать подполковник не разрешил. Где ты такие штаны достал?

Вайсман неопределенно махнул рукой.

– А там еще есть или все разобрали?

– Есть, наверно. Значит, ты не Пауль?

– Сколько раз тебе повторять? Я - Петр Лужин. Из-за тебя я от своего полка отстану.

– Извини. Я был уверен, что ты Пауль Копф и пробрался в Красную Армию, чтобы шпионить.

– Пауль тоже не шпион. И настоящая его фамилия Лужин. И если бы он сейчас услышал, что ты про него несешь, он бы тебе почистил физиономию! Слушай, Вайсман, ты давно в лагере?

– В этом недавно. Нас перевели. Здесь у нас брали кровь, - он протянул руки, показав внутренние стороны локтей. На них были иссиня-бурые пятна. - Они предпочитали немецкую кровь, но брали у всех.

– А Пауля ты давно видел?

Вайсман махнул рукой:

– Давно!

– Может, он тоже в лагере каком-нибудь?

Вайсман пожал плечами:

– Не думаю. Доктор Доппель ведь не отказывался идти на фронт, как мой отец. У доктора Доппеля золотой значок "наци".

– Видел, - нахмурился Петр.

– Где? - насторожился Вайсман.

– Еще в Гронске, Доппель увез Павла в Германию, а я остался с мамой.

– Ты говоришь по-немецки не хуже Пауля.

– Вместе учились. Значит, ты ничего про него не знаешь?

– Нет. Меня забрали. Я попал в лагерь. И больше никого из ребят не видел.

– Жаль. А я-то рассчитывал хоть что-нибудь узнать от тебя. Ладно. Иди в барак. Обед. Да и не разрешил подполковник мне с тобой разговаривать.