Весна священная

дили Париж, освободили Святую Землю... Там, за океаном, пришло время очищения: кажется, Анри Беро расстреляют, и Робера Бразийака, у меня есть его прекрасная антология греческой поэзии, Дриё-ла-Рошель покончил с собой, Луи Фердинан Селин бежал в Германию, говорят, коллаборационистов было больше, чем я думала,— оказывается, Кокто открыл в свое время выставку Арно Брекера, официального скульптора нацистов, ваявшего тяжеловесные статуи, воплотившего помпезный берлинский неоклассицизм... Кокто... Дягилев сказал ему когда-то: «Удивляюсь я вам». Вот он и удивил нас... Не хочу ничего больше знать... Раз, два, три... Па-де-бурэ... Шесть открытых антраша... Три пируэта... Кабриоль... Жетэ-батю... Если бы эта девочка не была дочкой миллионера, из нее бы вышла настоящая балерина... Умер Рузвельт... Меньше чем через двадцать пять дней казнили Муссолини. События ускоряются, как в сказке, и вот — благая, хотя и непроверенная весть: покончил с собой Гитлер. Прихожу я как-то домой, у нас Гаспар, они с Энрике немного навеселе, виски в бутылке — едва до половины. Я спрашиваю: «У кого сегодня рожденье?» Энрике отвечает: «Мы' тебя ждем» — и идет за шампанским. Хлопнула пробка, запенилось вино в трех бокалах. «Салют!» — сказал Гаспар. «Салют!» — сказал Энрике. «Как в бригадах».— «Не понимаю».— «Русские вошли в Берлин».— «А американцы?» — «Ну, еще войдут. Но дело сделано, первый флаг на рейхстаге — с серпом и молотом. Салют!» Я тоже подняла бокал. Победа привлекает. Я гордилась в глубине души, что победили люди одной со мною крови. И все же сказала: «Что ж, мы ив 1812 году разбили Наполеона».— «Да, но сейчас можно подумать, будто вы одни гнали тогда до Парижа войска императора». (Энрике прав. Однако память ведет меня по другому руслу: 1812 год... Я вспоминаю Торжественную увертюру Чайковского, которая кончается гимном «Боже, царя храни».) — «Да. Но теперь (кажется, я говорил это тебе в Беникасиме) утвертюру надо немного, совсем немного изменить. «Марсельезу» заменить «Хорстом Бесселем», царский гимн — «Интернационалом». «Такая увертюра по мне!—смеется Гаспар.— Мне говорили, в той, прежней, гремят пушки, а они всегда стреляют не к месту, у артиллеристов нет слуха».— «Потому их почти всегда и вымарывают».— «Нет, на сей раз это не нужно, вот вам артиллерист-музыкант». Он встал, щелкнул каблуками, отдал честь: «Гаспар Бланко. Батальон «Авраам Линкольн».—■ «Салют!» — «Салют!» И я сказала: «Салют», увлеченная их радостью. Раз... два... три... Станок, и еще станок, по всей стене... Вечно 284