Весна в краю родников

— Не дам! А то кто-нибудь осквернит могилу. Случается, даже вскрывают могилы, чтобы саван с покойника снять. А такая ткань разве уцелеет? Да тут ни палок, ни материи не останется. Очерствел народ!

Она решительно свернула ткань, сунула ее за пазуху и пробормотала:

— Уж лучше сиротам бедного Амонбоя одеяло из этого сшить.

И правда, скоро в нашем доме появилось кумачовое одеяло, на лицевой стороне которого можно было различить беловатые следы арабских письмен, имя нашего отца.

Бабушка бережно хранила это одеяло вместе с вещами моего отца, держала на почетном месте на сундуке.

…Таким я помню день, когда унесли из дому молодое, крепкое, красивое тело моего отца и предали его земле. Никакой другой день из первых шести лет моей жизни не врезался мне в память, как этот.

МОЯ БАБУШКА

Отца не стало, но долго еще все в нашем доме напоминало о нем. В правом углу комнаты, где обмывали его тело, день и ночь горел масляный светильник. Каждую пятницу приходили вечером муллы, читали нараспев Коран, взывая к духу усопшего, получали вознаграждение и удалялись.

Бабушка почти каждый день голосила, вспоминая о моем отце. Ведь ей он был сын. Наши родные, а также близкие друзья бабушки часто приходили погоревать вместе с ней.

Маму я тоже несколько раз видел в слезах, и мне самому очень хотелось от этого поплакать.

Чаще других посещала наш дом, чтобы утешить бабушку, ее подруга детства тетушка Бибиойша.

Однажды бабушка достала из сундука какой-то лист бумаги и показала Бибиойше. Та очень долго держала лист перед самым своим носом, шевеля губами, а потом сказала, не отрывая глаз от бумаги:

— До чего же хорошо! Лучшего и не пожелаешь.

— Да, уж написала она все, что у меня на сердце… — согласилась бабушка. — Спасибо ей. Пусть не познает скорби по детям своим!

Я прислушался к разговору и догадался, о ком это так сердечно говорит моя бабушка: о некоей бибиоту́н[14], которая обучает девочек грамоте, а также умеет сочинять стихи в память покойного. Вот к ней, оказывается, и ходила бабушка. Оттуда и листочек со стихами на смерть моего отца.

— Прочитай, биби́[15], вслух прочитай! — попросила бабушка подругу.

Бибиойшу не пришлось долго упрашивать. Она слыла в городе сладкоречивой чтицей; женщинам всегда нравилось ее слушать. Тетушка расправила листочек, глянула на дверь — не помешает ли кто. Выпрямилась, сделала скорбное лицо, качнула головой вправо-влево и начала читать стихи плачущим голосом, нараспев:

Цветик алый — красу сада райского — потеряла я,
Сына юного, кровинку мою, потеряла я,
Нерасцветший бутон потеряла я,
Души отраду, опору свою потеряла я…
Мой жемчуг бесценный, мирза[16]

Амонджан, мой сынок!

Бибиойша на миг приостановилась, поглядела на бабушку и осталась очень довольной, что подруга всхлипывает все сильнее, утирая глаза кончиком платка.

Горю в тоске по тебе, свет очей, дитя мое!
Кипарис мой нежный, нет тебя стройней, дитя мое!
Сотни ран оставил ты в душе моей, дитя мое!
Больше нет тебя среди друзей твоих, дитя мое,
Мой красавец, герой, богатырь, великан, мой сын!

«Разве мой отец был великан?» — подумал я. Но бабушка не обратила внимания на эту ошибку и продолжала молча заливаться слезами.

Разбил одинокой матери ты душу — ушел,
Обездолил милу жену-подругу — ушел,
Своих деток счастья лишил — ушел,
Друзей опечалил, стон у них вырвал — ушел,
Осиротил ты дом, стал одинок и сам, мой сынок!

Я удивлялся, до чего складно. Слова вроде бы те же, какие произносит бабушка чуть ли не каждый день, когда вспомнит отца и принимается голосить. Но в стихотворении эти слова звучат красиво и так жалостно, что мне тоже трудно удержаться от слез.

Тебя, боль мою вечную, где найду, дитя мое?!
Кого спрошу про кипарис мой в саду, дитя мое?
Ясный месяц мой — как на след набреду, дитя мое?
Прими меня — рядом с тобой покой обрету, дитя мое!
Мой свет во мраке жизни, ты судьбой был дан мне, сынок!

Бабушка, слушая, плакала и плакала, но не проронила ни звука, потому что все ее заветные слова уже были в стихотворении, которое Бибиойша закончила так: