Весна Вероники

А еще можно так: «Здравствуйте, Вероника, меня зовут Константин Сапрыкин, это вы меня вчера закрыли в спальне и вообще, забыли свой бюстгальтер. Я вам привез его отдать…». Бред, в общем. Нет, нужно действовать по-другому…

Вероника медленно приходила в себя. К вечеру понедельника температура немного спала, и она даже смогла съесть немного жиденького супа, который приготовила мама. За это время они так и не произнесли друг другу ни слова: мама молча приносила питье, давала лекарства, меняла мокрое полотенце дочери на лбу, а Вероника делала вид, что маму не замечает. Ее душили обида и злость: на самого родного человека, который оказался предателем, и на саму себя – за то, что не сдержалась, наговорила этому самому родному человеку кучу гадостей.

Вероника еще могла понять, что у мамы появился ухажер, как появлялись они и раньше, после смерти папы. Она смогла бы, наверное, понять, если бы мама стала с этим человеком жить, как живут муж и жена. И даже, наверное, когда-нибудь бы смирилась с тем, что мама переедет жить к мужчине. Но замуж! Выходить замуж, менять фамилию, менять кучу документов, замыкаться на какие-то юридические нормы, связанные с записью актов гражданского состояния! Не говоря уже о том, что нужно ехать в ЗАГС и там расписываться под марш Мендельсона – под ту же мелодию, под которую они с отцом давали друг другу клятву верности!

Ну и что, что папы нет в живых уже столько лет. Разве можно убить память о нем? Разве можно опошлить ту великую любовь, которая была – разумеется, была! – между ними? Ладно, если бы папа их бросил, ушел к другой, забыл о существовании дочери, родил бы в новом браке других детей… Так нет же! Он до безумия любил свою жену, обожал единственную дочь, делал для своей семьи все возможное и невозможное, чтобы его девочки были счастливы.

Ах, какое волшебное у нее было детство! На качели-карусели – с папой, на рыбалку – с папой, даже на футбол папа всегда брал ее с собой. А кто читал ей бесконечные сказки, когда она подцепила какую-то инфекцию и совершенно ничего не могла есть – ее сразу рвало? Папа тогда отвлекал дочку книжками и так, с шутками и прибаутками, уговаривал таки съесть хоть ложечку каши, выпить хоть глоток чая без сахара. Собственно, это он ее тогда поставил на ноги – маму Вероника почему-то совершенно не помнит рядом с собой.

Да сколько было еще подобных случаев – с Вероникой в детстве почему-то постоянно что-то случалось: она травилась таблетками, ей попадал канцелярский клей в глаз, часто неудачно падала с велосипеда. В первый класс пошла с полностью загипсованной ногой – папа возил ее в школу на мотоцикле, и сам выстругал палочку, чтобы дочь могла чесать страшно зудящую под гипсом ножку…

Отец, так несправедливо рано ушедший из жизни, был ее самой сильной любовью и болью. Как же его не хватало и не хватает сейчас (сейчас – особенно!). Уж он-то вернул бы Веронике уверенность в себе, заставил бы поверить в свою неотразимость, помог бы стать сильной. Как он всегда говорил? «Ты моя принцесса, солнышко над морем, райская птичка, золотая рыбка…». Никто и никогда не говорил ей больше таких слов – даже мама…

И вот теперь мама хочет окончательно похоронить память об отце. Как смириться с этим?

Нина Ивановна бесшумно ухаживала за дочерью, а на душе у нее скребли кошки. Было жаль Веронику, было жаль себя, было жаль Виктора Васильевича. Ну почему дочь оказалась такой эгоисткой? Да, она всегда была очень привязана к отцу, невероятно тяжело пережила его смерть. Но ведь прошло уже столько лет! Нельзя жить одной памятью. Близкие люди уходят – но жизнь-то продолжается.

Наверное, Вероника хотела, чтобы мама замкнулась в себе, ушла от реальности, погрузилась в воспоминания и тихо ждала смерти, чтобы скорее воссоединиться с мужем. Но это ведь неправильно! Почему она должна хоронить себя заживо? Может быть, если бы была война, и Сереженька пропал без вести, она бы и ждала его всю свою жизнь, надеясь на чудо. Но Сереженьки нет уже много лет – она сама бросила ему на крышку гроба горсть земли, посадила на могиле березку, которая уже превратилась в красивое сильное дерево, установила памятник. Она помнит и всегда будет помнить свою первую любовь, своего первого мужчину, отца своей дочери. Разве можно это забыть? Но она хочет жить! Жить и радоваться каждому новому дню. Просыпаться и засыпать счастливой. Ловить любящий взгляд своего последнего мужчины. Вспомнить, что она женщина, наконец! Почему же дочь отказывает ей в такой малости?..

– Вероника… – забрав у дочери тарелку с недоеденным супом, Нина Ивановна присела рядом.

Вероника отвернулась и закрыла глаза. Говорить ни о чем не хотелось. Да и о чем говорить? О том, как ей больно?

– Вероника, тебе днем звонили с работы, спрашивали, как ты. Я сказала, что через недельку уже поправишься. Обещали зайти…