Весна Византии

Хотя бы в одном, похоже, удалось навести порядок. Малышка Шаретти наконец прозрела и попросилась домой. Основная сложность была в том, чтобы переправить ее в Керасус, к Юлиусу, не дав мужу заподозрить неладное. Дориа пребывал в уверенности, что галера компании Шаретти застряла в Батуме, а их шелк лежит на складах в Цитадели. Стоит ему проведать о существовании склада в Керасусе, ― и он сможет сполна расплатиться с Николасом за все. А тем временем, хотя, судя по его поведению, узы брака не слишком связывали Пагано Дориа, он начал проявлять неожиданную заботу о безопасности девочки. Куда бы она ни отправилась ― даже во дворец ― ее повсюду сопровождали вооруженные слуги. А во дворец Катерина ходила довольно часто, наверное, желая поплакаться там в своих горестях. При этом к Николасу она так и не обратилась. Когда Тоби устроил ему допрос, тот стал оправдываться, что у обитателей дворца куда больше возможностей, и к тому же Дориа наверняка здорово очернил бывшего подмастерья в глазах Катерины.

― Если так, то ему известно куда больше, чем мне, ― ответил лекарь. ― А может, она по-прежнему сердится, что ты женился на ее матери?

― Возможно, ― кивнул Николас.

К ним подошел Годскалк.

― Ты говорил, что девочка не хочет уезжать прямо сейчас. Но почему? Может быть, она по-прежнему привязана к мужу и просто пытается вновь пробудить его интерес?

― Трудно сказать…

Годскалк уставился на фламандца во все глаза.

― Трудно сказать?

― Трудно? ― с тревогой переспросил Тоби. ― Тебе лучше бы выяснить это наверняка, прежде чем мы исполним ее просьбу. Потому что если на самом деле она надеется, что муж последует за ней, то мы сами приведем мессера Пагано Дориа в Керасус.

― Я думал об этом, ― подтвердил Николас. ― Но и отказать ей мы не можем. Вероятнее всего, он что-то задумал, и она хочет выяснить, что именно. И я тоже.

― Она готова шпионить для тебя? ― уточнил Тоби. ― А может, и для Дориа, как Параскевас? Думаю, хватит слушать, что твердит тебе фра Годскалк, твоя христианская совесть. Забирай девочку и отправляй ее в Керасус немедленно, хочет она того или нет. Что касается Дориа, то мое мнение тебе известно. Думаю, он ей нравился, когда был богат, а как только обанкротился ― вся любовь прошла. Убей ты его завтра ― и она не прольет ни слезинки.

― Может, оно и так, ― отозвался Николас. ― В одном ты прав наверняка: нам пора увезти ее отсюда. Весь вопрос в том, как отвлечь Дориа.

― Один отличный способ я тебе предложил, ― тут же подметил лекарь. ― Что это ты делаешь?

― Играю в мяч, ― ответил фламандец. И действительно, мяч лежал перед ним на траве, а в руке у него неведомо откуда отказалась длинная палка с утолщением на конце.

― И что это за игра? Мне кажется, они играют в это верхом на лошадях…

― Верно, ― подтвердил Николас. ― Во время празднеств состоится большой турнир. Меня тоже пригласили попробовать. Катерина и Дориа будут там.

Фламандец ударил палкой по мячу, и тот отлетел куда-то прочь, застряв среди ветвей дерева.

― И что дальше? ― поинтересовался Тоби.

― А ты как думаешь? Двадцать четвертое июня ― День Похищения. Но на этот раз игру выбираем мы, а не Пагано Дориа.

Глава тридцать четвертая

Если пасхальные празднества по традиции проводились на Мейдане, то для торжеств, посвященных святому Евгению, император выбирал иной стадион, и иную церковь для богослужения. Накануне, на вечерней молитве, придворные, как обычно, совершили ежегодное поклонение святому. Торговцы-католики со слугами и свитой заняли место в процессии, чтобы почтить императора, когда тот выезжал из дворца. На сей раз шествие пересекло восточное ущелье и двинулось на юг, вверх по склону, к монастырю и храму святого Евгения, построенному на том месте, где святой принял мученическую кончину. Еще дальше на восток лежал холм Митры, ― место бывшего языческого капища, отважно уничтоженного святым Евгением.

Три месяца назад, еще совсем недавно покинув деловитую Фландрию, роскошную Флоренцию, суматошный Стамбул, члены компании Шаретти наблюдали подобное же шествие, с благоговением созерцая неземной красоты лошадей в пышных попонах и их недвижных всадников, убранных в золото и драгоценности, словно иконы в окладе. Их поражали лица юношей, пажей, детей, солдат и священнослужителей, будоражили непривычные острые и пряные запахи. Теперь же все это сделалось знакомым и привычным, и в процессии, следовавшей за распятием митрополита и стягом с изображением святого Евгения, избранного защитника басилевса и народа Трапезунда, почти не осталось чужих лиц. На сей раз земной наместник Христа ехал в одиночестве; его белоснежное шелковое одеяние было расшито золотыми одноглавыми орлами; надменное лицо припудрено, а на голове красовалась императорская митра с завесой из драгоценных камней.