Весна Византии

― Угадал, ― кивнул Николас, Они с Легрантом какое-то время мерялись взглядами. ― Может, ты бы загрузил на корабль всех, кого счел бы достойными, выбрал бы самых богатых или самых слабых, или тех, кто пережил бы побоище, которое неминуемо разразилось бы после того, как ты объявил бы о своем отплытии… Я решил по-другому. Знаешь, за что продался император, наместник Христа на земле, служитель воплощенного Бога? Его дочь Анна, дом в турецком Адрианополе и годовой доход в триста тысяч серебряных монет. Конечно, можно сказать, что те, кто поддерживают такого императора, заслуживают такого императора, ― иначе они восстали бы против него. А если нет ― то пусть тонут во всеобщем крушении.

― Адрианополь, ― повторил шкипер. ― Я бы ни за что не выбрал Адрианополь. Слишком близко от новых владельцев. Если бы кто-то выкупил мою компанию, я уехал бы как можно дальше, чтобы не было соперничества.

Николас покачал головой.

― Не думаю, что он захочет еще раз попробовать себя в роли императора, так что соперничества не ожидается. ― Напряжение внезапно отпустило. ― Ты сукин сын, ― заявил фламандец Легранту.

― Я это уже слышал. Так о чем ты там говорил?

Николас еще немного постоял у стены, а затем подошел и уселся за стол, по-прежнему держа в руках мясо и хлеб.

― Мы пытались их взять. Они не захотели. Мы ведь католики. Каффа принадлежит Генуе. Они предпочли иметь дело с турками.

Юлиус почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, и поймал на себе внимательный взгляд Годскалка. Тоби хмурился.

― Вот вам и флорентийский собор, и единение церквей, ― проронил Джон. ― Как же я рад, что был все это время в Керасусе, и мне не нужно было каждый день искать ответы на эти проклятые вопросы, от которых может пропасть всякий аппетит. Если не хочешь есть, я возьму твой хлеб.

― Сам ищи себе свой чертов хлеб, ― отрезал Николас и принялся за еду.

После он опять стал почти прежним, и у Юлиуса появилась надежда на вполне сносное путешествие, если только удастся миновать пушки в Босфоре, пушки в Константинополе, пушки в Галлиполи и продержаться на собственных припасах до Модона. Тогда в Венеции они смогут быть к октябрю. Ну, к середине октября… О недавнем разговоре Юлиус больше не вспоминал. Хотя он провел в обществе Джона Легранта целых три месяца, но по-прежнему совершенно не понимал этого человека.

* * *

Восемнадцатого августа, как и было задумано, они подняли якорь. Сперва вышел в море парусник с турецкими флагами и моряками в тюрбанах, затем, под видом пленника, ― флорентийская галера без всяких знамен, но с двумя рядами гребцов, ― судя по виду, пленников, которые влекли ее вперед. На берегу их проводили почетным караулом, а на острове Ареса, греческого бога войны, монахи, столь долго хранившие их тайну, выстроились на берегу и махали вслед, пока корабли не скрылись из виду.

Это было то самое прощание, в котором отказал им Трапезунд. Там им пришлось пробираться между турецких кораблей и по-турецки выкрикивать все команды… Тогда никто не оборачивался взглянуть на берег, никто не пытался разглядеть белоснежные стены храма святого Евгения или обуглившийся остов фондако, или уничтоженную площадь Мейдана, или голые шесты перед дворцом, где больше не развевались никакие стяги.

Теперь же, хотя оба корабля хранили молчание, появилась возможность оглянуться и в последний раз полюбоваться Керасусом, городом вишен, и холмом с крепостью, и лесистыми холмами, что лежали позади, и далекими горами, затянутыми синей дымкой. Шел дождь, и разукрашенные церкви, белоснежные дома с плоскими крышами, сады и рощи поблескивали от воды и над ними клубился жаркий пар. Издалека вместо пронизывающих ароматов весенних цветов доносились густые запахи зрелых плодов. Дикий виноград уже плодоносил, и орешник тоже обещал богатый урожай. Наступала осень.

Скоро в обычный год босые ноги в танце принялись бы выдавливать виноград ради черного вина, а на берегу рассыпали бы орехи, и аисты взмыли бы в небо над Зиганой. В обычный год перед осенними штормами, закрывавшими мореходный сезон, состоялся бы большой праздник, а затем еще один, и землю оставили бы в покое до весны, которая вновь привела бы с собой корабли.

Однако на сей раз все было иначе. Ничто не прошло как обычно, и радовался лишь гарнизон в крепости на холме, у которого отныне появилось отличное оружие и доспехи. С моря Николас поприветствовал их выстрелом из пушек, и они дали залп в ответ. Затем крепость уменьшилась и расплылась в тумане, а затем и вовсе скрылось из виду.