Весна Византии

― Я не смогу всегда ходить под вуалью, особенно в Трапезунде.

― Это и не понадобится, ― заверил ее Дориа. ― Уж если Николас заберется так далеко, ему придется оставаться там, пока он не закончит с делами, а к тому времени он уже поймет, как счастливы мы с тобой. Он ничего не сможет сделать… Катерина, ты и впрямь не боишься, что он тоже плывет в Трапезунд?

― Нет. ― Она покачала головой. ― Но я хочу попасть туда первой.

Пагано засмеялся, оскалив великолепные зубы.

― Мне хотелось бы того же самого. Давай подумаем, как этого лучше добиться. Какая-нибудь маленькая каверза в Модоне… Небольшая задержка в Константинополе… Но пока тебе, Катеринетта, не следует быть на виду. Согласна?

― Согласна!

Они сыграли в карты, затем еще раз; а потом в какую-то новую шумную игру, придуманную Пагано, и под конец, как всегда, Катерина очутилась в его объятиях. Затем она подумала о Николасе и неожиданно для самой себя промолвила:

― Нет, все-таки я должна узнать правду. Я ведь замужем. Я должна узнать…

И он засмеялся от удивления.

― Но ты знаешь все, моя драгоценная. Все, кроме самой последней и сладостной толики. Задуй свечу, моя маленькая принцесса и позволь увенчать тебя короной.

Это оказалось необычно, но не таким уж и страшно… На второй раз удовольствие Катерины было еще большим, и она поняла, что с этим ничто не сравнится. Она открыла также для себя, что в эти сладостные моменты мессер Пагано Дориа легко утрачивает самообладание и покоряется ей во всем. Катерине нравилось быть королевой, ― и заставлять его служить себе.

На следующий день она прогуливалась по палубе, молчаливая, улыбающаяся и спокойная. Она вообще почти не разговаривала всю дорогу до Модона, но к вечеру всегда приходила в их каюту, и Пагано присоединялся к ней. Ее супруг по-прежнему оставался очаровательным, остроумным и заботливым. Катерина быстро приучилась не стесняться ничего, что доставляло бы ему удовольствие. Точно так же она научилась и сама получать наслаждение, и с особой радостью слушала, когда Дориа рассказывал ей о своих планах против Николаса.

* * *

К тому времени, как флорентийская галера оказалась в Модоне, «Дориа» уже несколько дней как был там, и владелец парусника даже стал гостем венецианского бальи, несмотря на то, что был генуэзцем.

Порт в это время года оказался переполнен. Здесь обслуживали венецианские корабли, идущие из Константинополя, Сирии и из Кипра, заготавливали изюм, шелк и хлопок для следующих торговцев, предлагали провизию и свое гостеприимство многочисленным путешественникам, ― одна из последних венецианских колоний на занятой турками территории была полна беженцев. Также Модон представлял собой и надежную крепость. Правил здесь бальи Джованни Бембо, весьма достойный, благородный человек, способный по-царски принимать королей и лично общаться с соглядатаями, доносившими о последних маневрах турок. Почему бы ему и не иметь дело с Пагано Дориа? Тем более, на это имелись и свои причины: генуэзец поведал бальи почти все, что тот хотел узнать, и среди этих сведений имелись и правдивые. Он также разгрузил привезенный товар и загрузил новый; обменялся несколькими визитами и принял гостей у себя на борту. Ни разу жена не сопровождала его.

Когда «Чиаретти» с приветственным выстрелом из пушки под рев труб вошла в бухту Сапиенца, бальи уже был наслышан об этой галере. Она выглядела куда лучше, чем можно было предположить. С парусником галера обменялась безупречным морским приветствием. Как только судно бросило якорь, он принял их посланца с письмами от Медичи и в ответ послал на борт своего камерария, преподнес гостям вина и передал приглашение поужинать в его доме завтра вечером. Увы, все это было необходимо. Бальи решил, что, пожалуй, пригласит Дориа помочь ему. Просто поразительно, до чего опустились Медичи, если теперь назначают на консульские должности простолюдинов, ― пусть и ловких торговцев… Бедный мальчик, который собрался завоевать славу и богатство, ― всех их в этой игре ждет поражение…

С борта «Чиаретти» Юлиус пристально наблюдал за парусником. Конечно, этот дьявол Дориа был на борту. Он даже поклонился им, не скрывая радостной улыбки, и приподнял расшитую золотом широкополую шляпу. Николас не ответил на поклон.

― Этот ублюдок того и гляди лопнет от самодовольства, ― только и заметил он.

― По крайней мере, мы его настигли, ― заявил Юлиус. ― А Легрант говорит, что мы сможем его обойти, если быстро покинем гавань. Не знаю… Я бы лучше встретился с ним на берегу и поболтал о том, что было в Мессине. ― Больше всего стряпчий досадовал, что во Флоренции его спутники проявили такое малодушие. Конечно, учитывая, что Дориа ― генуэзский консул, едва ли стоило кидаться на него с кулаками посреди улицы… Но внутри Юлиус бурлил от негодования. Если бы не Дориа, тот монах никогда не опозорил бы его перед Медичи!