Весна Византии

Бальи хотел, чтобы этот вечер прошел по возможности мирно. Опытный вельможа, он предпочитал легкую беседу за едой, а более серьезные переговоры вел позже. Кроме того, у него имелись некие новости, весьма неприятные для гостей, и он хотел отчасти смягчить удар. Решив, что это едва ли будет вежливо, он не стал спрашивать, что толкнуло Медичи к продвижению на Восток, а также думает ли папа римский послать флот на помощь Морее. Тем более что все эти вопросы он уже обсудил с Пагано Дориа…

Разумеется, были и темы, которые с генуэзцем затрагивать не следовало. Говоря о Трапезунде, к примеру, невозможно было не вспомнить о трениях между генуэзским банком святого Георгия и императором. Разумеется, повинны в том были обе стороны. Император взимал неположенные подати и давал приют бунтовщикам. Однажды генуэзцы, выведенные из себя, даже послали военные силы, чтобы захватить пленников. Добившись своего, они послали императору полный бочонок засоленных ушей и носов…

Впоследствии генуэзская колония в Трапезунде была поголовно уничтожена за свою дерзость, ― и отмщена соотечественниками, устроившими в городе пожар. Пострадали от этой свары и венецианцы: им пришлось сжечь генуэзский товар в Трапезунде. Если генуэзцы захватывали лучшие места для торговли, венецианцы всегда жаловались. Точно так же они жаловались, и когда император не выполнял собственных обещаний.

Император Давид Трапезундский ненавидел расставаться с деньгами. Бальи слышал, что его долг перед банком святого Георгия достиг уже нескольких тысяч лир. Был момент, когда Республика приказала всем своим торговцам покинуть эти земли, но Генуя нуждалась в торговле с Востоком, и император тоже не мог обойтись без нее, ― поэтому колония осталась, но найти для нее консула с каждым годом становилось все труднее. Слава Богу, теперь этот вопрос решился. Бальи ничего не имел против Дориа: тот показался ему вполне достойным человеком. Однако он не сомневался, что венецианцы в Трапезунде также не потерпят никакого ущерба при всех этих переменах.

Мысленно пробежавшись по всем темам, которые нельзя было обсуждать за этим столом или которые уже обсудили раньше, бальи, прирожденный дипломат, решил перейти к любезным банальностям Он поговорил о море и о погоде, спросил о том, как прошло путешествие, и проявил личный интерес к каждому из гостей. Со стряпчим Юлиусом он поговорил о Болонье, вспомнив великого церковного деятеля родом из Трапезунда ― Бессариона, чья мать до сих пор жила на Востоке. Кстати, свою библиотеку Бессарион оставил как раз здесь, в Модоне… Бальи казалось, что он говорит о вещах совершенно безопасных, как вдруг мессер Пагано со звоном уронил нож на тарелку и принялся оживленно болтать о каких-то пустяках, ― так что бальи вполне понял намек и также сменил тему.

Он попытался завязать беседу с юношей со шрамом. Трудно было воспринимать его как консула… Он едва успел обменяться с ним парой слов, когда мессер Дориа, как видно желая помочь, любезно спросил молодого человека, есть ли у того сын или дочь. Ответ флорентийского консула прозвучал довольно невыразительно, но из слов Дориа затем стало ясно, что жене этого юноши уже исполнилось сорок лет, и что они были вместе с той поры, как самому молодому человеку сравнялось десять. Бальи вновь поспешил сменить тему.

Спасителем его в конце концов оказался все тот же Дориа. Подобно бальи, он прекратил все попытки найти общие, интересующие всех темы и принялся болтать о каких-то знакомых, известных также венецианцу, о хитроумных интригах, забавных вендеттах и скандалах. Герцогиня Афинская… философ Филельфо и его теща… личная жизнь этих безумных византийцев ― да поможет им Господь! Покойный брат императора Давида пытался убить собственных родителей. Его мать спала со своим казначеем. Его сестра, императрица, была застигнута при весьма смущающих обстоятельствах с собственным братом. Правда, с другим братом… И вот эта самая принцесса как-то сказала ему…

Бальи с радостью позволил генуэзцу завладеть разговором. Николас остался не у дел. У него не было опыта в таких беседах.

Остальные гости рангом пониже хотя бы могли общаться между собой. Годскалк, наблюдая за Николасом, гадал, как скоро тот сдастся и присоединится к ним.

― Так вот, ― продолжал щебетать Дориа, ― я слышал, что султан предпочитает не женщин, а мужчин, и это можно использовать как тактическое преимущество. Но, может быть, император чего-то не понимает? Может, его посланцы слишком уродливы? ― Он внезапно прервался. ― Увы! Боюсь, мы шокировали мессера Никколо! Не стоит ли вам повернуть обратно, дорогой друг? Стоит Мехмету взглянуть на вашего красавца-стряпчего, и он обезумеет от страсти.

Юлиус открыл было рот, но ничего не успел сказать.

― Для этого я и взял его с собой, ― парировал Николас. ― Господин бальи, простите меня. Должно быть, вам с мессером Пагано уже наскучило обсуждать султана. Однако в гавани я видел корабль с Родоса. Возможно, он принес какие-то известия?