Весной в последний раз споет жаворонок

Изабель несколько раз улыбнулась ему, он улыбался в ответ, и вечер был наполнен неопределенной тревогой и странным очарованием, которое появлялось при взгляде на Изабель и звуках ее голоса.

Они спустились на ужин на первый этаж гостиницы. Разговор продолжался, Изабель по-прежнему переводила внимательно и любезно. Герард Виртран предложил включить ее в съемочную группу, и все были в восторге — особенно, Боллинг. Гиллесу нравилось, что Виртран хвалит Изабель, нравилось смотреть, как она ест, пьет, разговаривает. Время от времени она посматривала на него и даже один раз подняла свой бокал с вином, как бы предлагая ему выпить вместе. Он поднял свой бокал в ответ. И весь вечер сильное волнение не отпускало его.

Йошка Циннер горячо говорил, что Гиллесу непременно надо лететь вместе с киногруппой, чтобы писать комментарии к каждому отдельному фильму, и все просили его не отказываться. А Изабель смотрела на него, — и он, к собственному изумлению, согласился.

Из ресторана они перешли в бар. Все были возбуждены и хотели немного выпить.

Мириам Гольдштайн села рядом с Гиллесом и тихо сказала:

— Замечательно, как все воодушевились, как все рады, полны надежд, — не правда ли?

Он молча взглянул на нее.

— Вы молчите, — так же тихо продолжала Мириам. — Значит, думаете о том же, о чем и я.

Он снова промолчал.

— Сказать вам, о чем вы думаете? — Голос Мириам был почти не слышен в гуле голосов и звуках музыки. — Вы думаете: как много всего происходит сразу. Покушение на убийство Маркуса, отказ Хансена от обвинения, Йошка Циннер дает нам деньги и грандиозные возможности — именно сейчас. Почему одни люди хотят устранить Марвина, заткнуть ему рот, а другие предоставляют в его распоряжение массу средств? Почему именно сейчас у него появилась возможность выйти на телеэкран и сообщить миллионам людей обо всем, что они делают со своим домом — Землей? Вы ведь думаете об этом господин Гиллес, или я ошибаюсь?

— Да, — ответил он. — Именно об этом я и думаю, фрау Гольдштайн. И поэтому мы должны начать работу. Так и только так мы получим шанс разобраться, что же происходит на самом деле.

Мириам серьезно кивнула и пошла к другим. Гиллес остался один и через некоторое время решил вернуться в свой номер. Изабель подала ему на прощание руку.

Из номера Гиллес позвонил в гостиницу «Бон Аккуэль». Месье Ольтрамар поднял трубку и сообщил, что Гордон играет с ним в шахматы. Потом к телефону подошел Гордон и спросил, как дела. Гиллес рассказал обо всех событиях и подытожил:

— Завтра на самолете «Суисс Эйр» я прилечу в Женеву и проведу пару дней в Шато-де-Оекс, старина. Двадцать пятого августа — дату еще уточним — мы вылетаем из Франкфурта в Рио-де-Жанейро. Марвин хочет снять фильм о гибели влажных лесов Амазонки. Эколог, которого порекомендовал Виртран, живет в Рио.

Гордон, знавший наизусть почти все авиарасписания, сказал:

— Из Франкфурта по четвергам в 21:50 вылетает «Боинг-737» компании «Люфтганза». В 6:35 по местному времени он садится в международном аэропорту Рио. Рейс номер 510.

Гиллес снова подумал, что у любого человека должна быть какая-то сильная привязанность. Когда к нему приходили воспоминания, он улетал с ними так же, как Гордон когда-то летал на своем бомбардировщике.

— Хорошо, Гордон, мы полетим этим самолетом, — сказал он. — Пока доктор Гольдштайн и Йошка Циннер обговаривают все, что связано с договорами и деньгами. Я только пишу комментарии. И могу делать все, что мне заблагорассудится, с прочим материалом, который мы найдем.

— Тебе придется взять с собой кучу вещей, — сказал Гордон.

— Да.

— Я всегда говорил: богатство — это отличная защита от реальной жизни. Ты согласен?

— Да, Гордон.

— Но и ты прав: нельзя защититься от всего и навсегда.

— Нет, — ответил Гиллес. — Нельзя. Но это нечто другое, Гордон.

— Что — другое?

— Не могу объяснить. Просто чувствую. Очень сильно. Я долго работал репортером и просто знаю, что наряду с этими съемками будет происходить что-то еще. Что-то важное, что растормошит, разбудит людей. Я в этом убежден.

— И ты хочешь понять, что же это?

— Я должен это понять. Иначе случится что-то скверное, в высшей степени скверное. Что — не имею понятия, но уверяю тебя, я прав. Как появился Циннер? Как Марвин — по чистой случайности — остался жив? Почему этот Хансен отозвал свои обвинения? «Клип-клап, клип-клап, дверь открыта, дверь закрыта». Чем это закончится? Кем это инсценировано — да, инсценировано?..

— Боже правый, — воскликнул Гордон. — Филипп — такой, каким был до того, как попал в Шато-де-Оекс! Старый Филипп!

— Не старый Филипп, а старый репортер.

— О’кей, о’кей. Мы приедем за старым репортером в аэропорт — месье Ольтрамар, Хэппи и я. И потом привезем его сюда. На прощание.

— Вы — мои самые лучшие друзья, — сказал Гиллес. — Ты, месье Ольтрамар и Хэппи.

— Да брось! — отозвался Гордон. — Ну, до завтра.

— До завтра, — ответил Гиллес и повесил трубку, заметив, что его рука все еще хранит запах духов Изабель.

Часть II