Весной в последний раз споет жаворонок

Вторник, 30 августа 1988 года. Г. предложил поужинать с ним. Завтра мы летим в Белем, оттуда отправимся в девственный лес Альтамира. Кто знает, что нас там ждет? Говорят, там полно змей и ящериц. Вынесем ли мы это? Можно сказать, последний ужин приговоренного к смерти. Интересно, что мне понравится? Что-нибудь настоящее бразильское… В меню пять вариантов блюд. Мы останавливаемся на салате из авокадо — да, не сравнить с любимой провансальской капустой! Потом будут «камарэо кот катупири», гигантские креветки с сыром, но с таким сыром, который можно попробовать только в Бразилии и больше нигде в мире. На десерт сливы в кокосовом молоке. О таком можно только мечтать, ma belle! Я очень люблю поговорить о еде. Признайтесь, вы гурман, говорит он. Вероятно, вы очень любите готовить.

— Это так.

Я должна пойти с ним на ужин хотя бы из патриотических соображений: во Франции производят около четырехсот сортов сыра, но катупири среди них нет. Прекрасная, свежая, как роса, молодая дама с прекрасным, но уже не таким свежим кавалером… Все будут смотреть на нас и завидовать ему (а может быть, и наоборот). И ресторан будет присылать мне катупири в Париж всю оставшуюся жизнь. Мы будем жить в Париже вместе, и я буду для него готовить, и он станет простым обывателем…

О’кей, тогда — вперед на эшафот! Многое в этом мужчине мне нравится: и его самоирония, и его уверенность в себе. С ним можно быть очень серьезной, а можно шутить и дурачиться. Чудесно, говорит он. Одинокий пожилой мужчина будет ждать меня в семь часов вечера в баре.

Когда я появляюсь, он хватается за сердце. Мое платье! Оно такое, что одинокому пожилому мужчине очень трудно устоять. Пожилой одинокий (но весьма ухоженный) мужчина выглядит шикарно. Темно-синий костюм, белая рубашка, синий галстук, седые волосы, смуглое лицо. Когда мы уходим из бара, люди смотрят нам вслед. Это только из-за меня, говорит он. Он бы не смотрел мне вслед! Нет, он побежал бы за мной на край света… или хотя бы до Копакабаны, если бы хватило дыхания.

Скорее во взятый напрокат автомобиль. Улицы, заполненные машинами. Г. предлагает ехать в ресторан «Цезарь» в районе Ипанема, все остальное не годится, говорит он. Не бойтесь. Доверяйте Г. Всегда и вопреки всему. Наверное, следует выпустить плакаты, с его портретом и надписью: «Матери, этому мужчине вы можете доверить своих дочерей!»

Ресторан «Цезарь» на двадцать первом этаже парк-отеля. Метрдотель приветствует нас, как старых знакомых — на самом деле, он старый знакомый Г. Как он сказал мне, он провел в этом отеле половину жизни и фанатично предан ему, как и его друзья — портье, официанты и бармены. Почему бы и нет? И чему фанатично предана я? Странно, Г. кажется полной противоположностью этой открытости и дружелюбию, но тем не менее, все его любят. Кстати, это очень облегчает общение с ним. Он не хвастается, не пытается произвести хорошее впечатление, не задается. Он естественен. И искренне радуется, что его друг метрдотель проводит нас к самому красивому столику — в нише перед большой стеклянной стеной. Хрустальная ваза с орхидеей каттлеа густо-фиолетового цвета. Подозреваю, что Г. уже был здесь недавно — он разыскал эту каттлеа в цветочном магазине и принес сюда, — самую красивую из всех, что были.

Он делает заказ. Салат из авокадо, гигантские креветки со страшно охраняемой тайной сыра катупири, который на самом деле пришлют мне в Париж — охотно и с любовью! Балетные па официантов. Метрдотель смотрит на меня сияющими глазами. Позволительно ли ему говорить комплименты? О, мадемуазель великолепно выглядит! Метрдотель зажигает свечи. Серьезно обсуждаем шампанское «Дом Периньон» урожая 1980 года — впервые пью его после получения диплома, говорю я. Какая неосторожность! Г. быстро объясняет, что он знал об этом и потому…

— Ах, что вы, Г.! Вы с ума сошли!

— Само собой, — отвечает он, — я без ума от вас. Так должно быть, и что в этом дурного?

Потом мы ждем, пока подадут аперитив (Godot, говорит он). Долго смотрим друг на друга в молчании, потом он говорит:

— Прекрасный вид, не правда ли?

— Вид прекрасный, — соглашаюсь я.

Цепочки огней на Преита де Ипанема. Фонари. Мерцание фар в двух потоках автомобилей. Огни кораблей на море — белые, красные, голубые. Все настолько чудесно, что даже кажется пошлым. Хотя что тут пошлого?

Г. снова напоминает мне о моих духах. Очень приятно, что он считает (я тоже так считаю!), что духи «Эменаро» подходят мне лучше всего. Он отлично разбирается в парфюмерии, но вспоминает, как он — специалист! — не узнал духов в лесу, когда мы собирались совершить макумбу… Какой стыд! Прежде с ним такого не случалось. Мы смеемся. Ах, как можно смеяться с мужчиной! И беседовать! И отлично себя чувствовать.

— «Moon River», — говорит он.

— Что?

Пианист играет «Moon River», его любимую песню. Я ведь тоже ее знаю, не так ли? Из фильма «Завтрак у Тиффани», с Одри Хепберн, где ищут кота под дождем… Какая моя любимая песня? «Summertime».

— Ага. Гм. Замечательно…

Через пять минут он просит прощения и исчезает. Появляется вновь. И пианист играет «Summertime». Мою любимую. Значит, он ходил к пианисту.

— Благодарю вас, Г.!

— Не стоит, — отвечает он.

Приносят сухой «Мартини». Он говорит:

— За нас, за то, что мы встретились.

Выпиваем. Что он говорит? Вы — поклонница Эменаро. И не только в парфюмерии. Он знал это уже во «Франкфутер Хоф». Тогда на вас был костюм от Эменаро: темно-серая юбка, узкая в бедрах и расширенная внизу, закрытый жакет в мелкую клетку… Он подробно описывает костюм. Как ему удалось все запомнить? Это верно, я люблю одежду от Эменаро и покупаю то, что могу себе позволить. И он это сразу же заметил? Когда-то давным-давно (он рассказывает мне это, как сказку) он был писателем, а писатель должен замечать многое. Как, например, одеть героиню книги? Поэтому он интересовался модой, следил за ней…