Весны гонцы. Книга 1.

Кроме полного вечернего концерта в Доме культуры, бригаде на следующий день предстояло дать четыре коротких выступления на полевых станах. Эти коротенькие концерты во время обеденных перерывов назывались упрощенно «половинками». В этих «половинках» Алешу впервые должен был вместо Миши играть Огнев — это позволяло бригаде разделиться и работать одновременно на двух станах.

Они проехали километров двадцать пять, успели почернеть от пыли, уже устали проклинать тряску и жару, как вдруг на очередном ухабе автобус словно крякнул, закачался и, припадая на правое переднее колесо, остановился.

— Рессора! — в один голос закричали Виктор, Арсений Михайлович, Саша Огнев и один за другим выскочили из автобуса.

Оказалось, что действительно сломался какой-то коренной лист рессоры, ехать нельзя и починить здесь нельзя.

Кузов подняли домкратом, разобрали рессору, и Виктор, обещав вернуться «часика через три, не более», уехал на попутной машине в ближайший гараж километров за десять. Бригада осталась «загорать» в ожидании.

Поблизости ни жилья, ни воды, ни тени. Поля, поля и поля. Солнце пекло немилосердно.

Сначала шутили, острили по поводу «вынужденной посадки». Потом притихли, девушки сидели на чемоданах в жалкой тени от автобуса, остальные бродили, присаживались время от времени на сухую горячую траву. Лучше всех устроился баянист: улегся на склоне придорожной канавы, поставил в изголовье свой баян, накинул на него плащ и, соорудив таким образом нечто вроде тента, мгновенно уснул.

Прошло три часа. Неотрывно следили за каждой машиной, появлявшейся в той стороне, куда уехал Виктор, но они одна за другой мчались мимо, надолго оставляя пыльную завесу.

Хотелось есть, а еще больше — пить, жара утомила даже самых выносливых. Прошел и четвертый час, и пятый был на излете, стало тревожно: ведь вечером концерт в Дееве, туда еще часа полтора езды, да пока Виктор поставит рессору… А все голодные, измученные, отдохнуть некогда, а уж в Дееве-то никак нельзя осрамиться. Приходила в голову мысль: не случилась ли с Виктором беда?

Алена с Олегом присели на траву, вытянув ноги, набухшие от зноя и ходьбы, — на ходу все-таки меньше пекло, Алене так хотелось спать, что глаза сами закрывались.

— Слушай, у нас же летит репетиция «Доброго часа», — сказала она, чтобы прогнать сон.

— Ага, — облизывая пересохшие от жары губы, ответил Олег. — Ничего: «половинки» назначены на три часа, может, успеем прорепетировать. Да, честно говоря, Сашке и не нужен этот прогон, это уж его дотошность заедает. — Олег посмотрел в ту сторону, где между дорогой и пшеницей маячили взад и вперед Миша, Арсений Михайлович и Огнев, о чем-то негромко, но горячо споря. — Ну, что там наш мудрый триумвират родит?

Из-за автобуса донесся отчаянный, истеричный крик Маринки:

— Не могу больше! Я умру здесь!

— У, психованная! — выругалась Алена, однако, как и все, бросилась к ней.

Бледную до зелени, плачущую Марину поддерживала Глаша. Зина стояла перед ними на коленях, испуганно обмахивая их косынкой.

Маринку уложили на чемоданы. В горячей воде из раскаленного радиатора смочили платки, кое-как остудили их, помахивая на ветру, положили Маринке на лоб и на сердце. Ее вдруг начало тошнить. Глаша, оставив Маринку на попечение Миши и Зины, торопливо отвела за автобус Арсения Михайловича, Аленку, Олега и Огнева.

— Похоже на тепловой удар, — сказала она почти беззвучно.

Однако, что нужно делать — везти ли Марину в ближайшую больницу на первой попутной, или тряска для нее опасна, — не знала даже Глаша…

— Поеду в больницу, выясню… — начала Алена — ее мучило, что она не сразу поверила в Маринкину болезнь.

— Почему ты?

В эту минуту налетел ветер, вздымая пыль, и сразу стемнело.

Никто не заметил, как черная туча, закрыв полнеба, уже наползала на солнце. Упали крупные капли, сверкнула молния, сразу же последовал раскат грома. Опять закричала Марина. Все заметались: дождь хлынул стеной.

В машине, поднятой на домкрат, укрыться было нельзя. Олег осторожно влез в автобус, но пока собрал плащи, все уже промокли насквозь. На Маринку вдруг полило с автобуса, ее спешно перенесли на обочину и опять уложили на чемоданы, укрыли плащами. Она тряслась, как в лихорадке, девушки и Миша растирали ей руки и ноги. Время от времени смотрели на дорогу, прислушивались, ждали.

Из канавы вылез баянист, ошалело моргая от хлеставшего в лицо ливня, и сказал неуверенно:

— Так и промокнуть можно.

Только потом, вспоминая это «явление», хохотали до слез, а в ту минуту вовсе было не до смеха.

Арсений Михайлович, засучив брюки, встал посреди раскисшей дороги «голосовать», чтобы добраться до ближайшей больницы и сообщить в Деево о непредвиденной задержке.

В мути дождя затарахтел мотоцикл, со свистом и шелестом разбрызгивая грязь, проскочил мимо, затормозил, затих на мгновенье и вернулся.

— Вы, что ли, артисты будете? — крикнул мотоциклист.

— Да, да, да!