Весны гонцы. Книга 1.

Елочное представление, или, как его называл Гартинский, «елки-палки», повторялось три раза в день и привязывало к Дому культуры с утра до вечера. Алена брала с собой учебники, конспекты, записи лекций, но заниматься урывками не удавалось. И роль-то ее была ерундовая, но Алена волновалась — это были ее первые встречи со зрителем. А зрители — школьники так непосредственно отзывались на представления, что Алена и в свободное между выходами время не могла оторваться от зала, смотрела из-за кулис на это шумно плескавшееся море. За кулисами стояла суета, с ней поминутно заговаривали, шутили актеры, участники представления, а Лиля, приезжая якобы для занятий, проводила все время с Гартинским.

Алена давно поняла, что Всеволод Германович Гартинский, подающий надежды молодой актер, очень нравится Лиле.

На первой вечеринке у Лилиных хозяев, увлеченная танцами Алена обрадовалась отличному партнеру, неутомимому, как и она сама, с удовольствием слушала его комплименты по поводу ее улыбки, музыкальности, остроумия, обаяния. Она не вдруг заметила, что за ними неотступно следит Лиля. И глаза ее странно прищурены, лицо бледно, напряжено, как у человека, преодолевающего боль. Только в конце вечера, увидев Лилю, танцующую с Гартинским, Алена догадалась, отчего была боль и отчего вдруг так похорошело, расцвело лицо подруги, и сразу же стала избегать Гартинского.

Алена, как определила Полина Семеновна, «пользовалась успехом» — всегда у нее находились партнеры для танцев, всегда было с кем подурачиться и поговорить, а Гартинский ей вовсе не нравился. За его изысканной вежливостью она угадывала душевную грубость и холодную жадность до удовольствий. Иногда она осторожно намекала Лиле:

— Весь он какой-то ненастоящий. Ни про кого-то не скажет добро.

Лиля только смеялась:

— Конечно, он подлец! Всякие разные добрые чувства нужны на сцене, а в жизни это — «не товар»!

«Не товар» было выражение Гартинского.

Алена совершенно не понимала Лилиного увлечения, но до сегодняшнего дня оно не вызывало у нее никаких опасений. Сейчас, вспоминая Лилино счастливое лицо в минувшую ночь, обстановку вечеринки и хищное выражение больших выпуклых светло-карих глаз Гартинского, Алена все сильнее ощущала тревогу. Лежать вот так, в бездействии, она больше не могла и, едва Глаша с Агнией ушли, решила вставать. Сначала прогуляться, чтобы голову проветрило, а потом к Лиле — заниматься.

Алена потянулась за халатиком, лежавшим на стуле. Встрепанная рыжая голова показалась из-за спинки Клариной кровати.

— Что? Муть на душе и общий кризис?

Алена, не отвечая, встала, завязала кушак халата — перед глазами все колыхалось.

— Ты нос-то не дери! — снисходительно заговорила Клара. — Думаешь, не понимаю! Советую пососать лимончик. Сразу — полное прояснение. — Она открыла тумбочку. — У меня завалялся лимончик.

— Отстань! — Больше всего Алену злил панибратски-интимный Кларин тон. — Отстань!

Клара добродушно засмеялась.

— Была бы честь предложена! — И она запела, как всегда фальшивя: — «Воля слаба моя, это судьба моя…»

Преодолевая головокружение, слабость, даже легкий озноб, Алена пошла умываться.

— Ты заболела, что ли? — спросила ее в коридоре третьекурсница Марина Журавлева, с которой дружил Миша Березов.

— Нет, ничего.

В умывальной, взглянув на себя в зеркало, Алена ужаснулась: лицо с голубым отливом, как пересиненное белье, а под глазами черные провалы. На руке, у запястья и повыше локтя, темнели два громадных синяка — метки Леонтия. Какое счастье, что сильная! Хорошо, что в передней горел свет…

Уже собираясь уходить из дому, она решила взять хоть какие-нибудь материалы по литературе, повторить с Лилей что успеет. Перебирая книги и тетради на общей этажерке, Алена увидела на обложке одной из тетрадок рукой Агнии написанный вопрос: «Что сказала Агеша?» Это было ласковое прозвище Анны Григорьевны, и между собой студенты очень часто называли ее так. Пониже, под вопросом Агнии (Алена узнала почерк Глаши), стояло: «Сказала, что Ленка ее не волнует, пусть даже набьет себе шишки. Все внимание надо бросить на Лилю».

Алену обожгла обида на Соколову — всегда все внимание — Нагорной, а она, Строганова, будто и не существует. А главное: «Пусть набьет шишки». Какие шишки? О чем это речь? Когда это написано? Может, в начале года, когда Алена, прослушав первый акт «Трех сестер», заявила, что ей не нравится роль Маши? Ну ладно! Сразу не поняла, ошиблась, но ведь работала же много и по-настоящему… Соколовой ее этюды нравились. Правда, в беседе после зачета она сказала, глядя на Алену с усмешкой: «Все как будто и правильно… Только не надо навязываться зрителю, демонстрировать себя. Даже если вы и очаровательны. Работа на четверочку, не выше». Алена оторопела. А Соколова потом еще ругала ее за голос, за плохое дыхание…