Алена обиделась и даже возмутилась: опять «педагогические штучки» — ведь и Лильке Соколова наговорила кислых слов. Ей, наверное, стало известно, как они с Лилей дважды опаздывали на самостоятельные репетиции и лекции пропускали, а Наталия Николаевна уже, конечно, нажаловалась насчет сценической речи. Однако то, что Соколова сказала не ей самой, а Глаше, это уже не воспитательный ход. Значит, это подлинное отношение. За что? Может, Глаша доложила Соколовой, что Строганова с Нагорной оторвались от курса? Так ведь не они же одни! Когда выяснилось, что особых перспектив для будущего собственного театра нет, большинство как-то остыло.
Может быть, это касается экзаменов? Ну и что же? Никаких «шишек» Алена себе не набьет! Два экзамена, хотя и без блеска, она сдала. Последний — русскую литературу — любит еще со школьных лет и лекции Виталия Николаевича Введенского отлично помнит. А повышенная стипендия ей не нужна, «елки-палки», слава богу, — заработок приличный!
Эх, только бы Лилька не провалила литературу! И хорошо бы Анны Григорьевны не было на экзамене! Почему-то другие руководители курсов не ходят на теоретические предметы, а она ни одного не пропустит. Нет, почему же все-таки Петровой предписано «обратить все внимание на Лилю», когда Алена дружит с ней и два экзамена Лилька пусть на тройки, но сдала. Алене не доверяют? И снова, вспомнив о минувшей ночи, о том, что, спасаясь от мерзавца Леонтия, она забыла о Лиле, Алена ощутила прилив острой тревоги и по странной логике чувств еще горше обиделась на Соколову и разозлилась на Глашу.
На улице было морозно. Солнце пряталось за мелкими облаками, рябью покрывавшими небо. От того, что она взглянула вверх, отчаянно закружилась голова. Алена оперлась рукой о стену и, немного оправившись от головокружения, медленно пошла, не думая, куда и зачем. Втягивая холодный, чуть пахнущий гарью воздух, она старалась дышать глубже, хотя от этого сильнее кружилась голова. На душе было муторно. А ведь только вчера, когда шли с Джеком на эту вечеринку, у нее было такое праздничное настроение!
Так что же, собственно, произошло? Разве она изменилась со вчерашнего дня? Ну, попала случайно в неподходящую компанию, подумаешь! А почему не ушла сразу? Да потому, что нечего трусить, надо набираться впечатлений для творчества… За эту мысль Алена уцепилась, как утопающий за соломинку. Алена вздохнула поглубже и храбро встретила взгляд обогнавшего ее молодого офицера. И, будто помогая стряхнуть дурное настроение, солнце прорвало облака и разбросало искры по снежным островкам, уцелевшим после утренней работы дворников. Нет, ничего страшного не произошло.
Алена свернула к набережной и сощурилась от сверкающей белизны снежного поля на реке. Мимо прошла коричневая «Победа», за рулем сидел человек в морской форме. А капитан Щукин, поди, думает о ней плохо. Сашка Огнев тоже не забудет ночной встречи на лестнице (почему-то все неприятности у нее с ним происходят на лестнице!), Соколова стала относиться как-то странно, не доверяет. А за что? И вдруг Алена точно услышала в шумном хоре голосов на вчерашней вечеринке свой, звучавший особенно раскованно. «Мы — люди искусства! — зачем-то кричала она. — Долой мещанство, ханжество!» При этом Леонтий с преувеличенным восхищением таращил на нее свои блестящие выпуклые глаза и больно сжимал ее колено. Зачем все это было? Зачем позволила обращаться с собой, как… Ой, до чего мерзко!
Алена прошлась взад и вперед по набережной. Ветер то дул в лицо, то подгонял в спину, забирался под пальто, стыли ноги в шерстяных носках. Она решила идти к Лиле — нет больше терпения ждать и беспокоиться. Чем ближе подходила она к дому Лили, тем сильнее становилась тревога. «Чего я боюсь? Не бандит же с большой дороги этот Гартинский, все-таки знакомый Ремиры Петровны», — пыталась убедить себя Алена.
На площадке перед знакомой дверью хотела дать себе отдышаться, но не выдержала, постучала в стенку Лилиной комнаты, выходившую на лестницу. С волнением прислушалась. К радости своей, Алена почти сразу же услышала шаги в передней, и дверь открылась.
— А, это ты? — весело, но немного разочарованно протянула Лиля. — Раздевайся. — Она сладко зевнула, на ходу скинула шелковый стеганый халатик и гибко юркнула под пуховое одеяло.
— А ты кого ждала? — Алена, успокоенная, с удовольствием плюхнулась на тахту, в ногах у Лили.
Лиля молчала, из-под одеяла видны были только лукаво сияющие глаза.
— Кого ждала? Говори!
Лиля помолчала еще несколько секунд и вдруг по-детски блаженно улыбнулась:
— Всеволода. Вот!
Алена ничего не спрашивала, только осторожно из-под опущенных ресниц глядела на подругу, стараясь рассмотреть в ней неожиданное, новое, притягивающее, и прислушивалась к противоречивым чувствам, захватившим ее самое.