Весны гонцы. Книга 1.

— Пойдем-ка в баню! Смоем экзаменационную накипь!

— Только в субботу мылись, — заворчала Глаша и отказалась.

Агния прихварывала. Зимний грипп не прошел бесследно, и ей вместо целины грозило ехать в санаторий.

Алена с Ликой отправились в баню вдвоем, торопились, чтобы поспеть до закрытия, намылись всласть и, разморенные, распаренные, вышли на улицу. Теплая июньская ночь поманила их к реке. На набережной было пусто.

Ветер приятно освежал разгоряченные лица, продувал непросохшие волосы. Алена прислонилась к нагретому за день граниту, ощущая его тепло сквозь легкое платье, смотрела на светлое небо, на тусклые звезды, на бесцветную воду с дрожащими желтыми отражениями огней, на серые, как дым, громады зданий.

— Какое-то колдовство в этих белых ночах.

— А у меня от этой красоты под ложечкой щемит. — Лика засмеялась, уселась на парапет спиной к реке. — Скорей бы в дорогу! В дороге все иначе. — Она вынула шпильки и, тряхнув головой, рассыпала скрученные узлом густые длинные волосы. — Быстрее просохнут.

Прозрачно-розовая, большеглазая, со светлыми разлетающимися волосами Лиля показалась Алене похожей на цветок.

— Если б я была художником…

— Ты бы меня изобразила вроде Лорелеи или русалки, да? — Лиля закуталась волосами, оперлась о парапет и с мрачно-загадочным выражением уставилась на Алену. — Демон женского рода. — Вдруг поднялась. — А то можно и в обличии Жанны д’Арк на коне. — Она отбросила волосы назад, села верхом на парапет и, вытаращив в небо смеющиеся глаза, молитвенно сложила на груди руки.

Алена схватила ее за локоть:

— Упадешь, дуреха! А плаваешь, как утюг.

— Ничего не будет. Правда. — Лиля взяла за плечи Алену и с детской серьезностью сказала: — Когда бабушка умерла, вдруг стала холодной и твердой, как вещь, я испугалась мистически. Четырнадцать лет, одна… А потом — как рукой сняло. — Лиля отпустила Алену и хлопнула узкой ладошкой по граниту. — Ну, не верю, что я, представляешь, я, — она вытянула свои худенькие руки, пожала плечами, — могу стать как вещь.

Давно не случалось им поговорить вдвоем, и Алена слушала, то тревожась, то радуясь, а Лиля с какой-то поспешностью рассказывала.

— Разжевала я эти безвкусные Иринины слова: «Душа моя, как дорогой рояль, который заперт, а ключ потерян». Лиля неожиданно расхохоталась. — Ведь я сначала думала: Чехов — это серьезно. Представляешь: сама про себя — «дорогой рояль»? Даже стыдно, да? — Лиля зажмурилась. — А какая гиблая скука — ее жизнь! Маша-то хоть полюбила. А Ирина? Хочется же хоть каплю переживаний, хоть какую ни на есть красоту. И — ни грамма. Даже все хорошее, детское, дом их детства и юности загажен скукой. Ирина спасается от нее только вечером, ложась в постель. Не спит и выдумывает про себя эту ужасную красоту: «Моя душа, как дорогой рояль». — Огромные глаза Лили вглядывались в далекий мир Ирины Прозоровой.

— Ты будешь играть гениально.

Лиля посмотрела на Алену, скорчила озорную рожицу:

— Комиссаржевская — и ни на грамм ниже.

Алена, подпрыгнув, уселась на парапет рядом:

— Ну, честно, Лилька, по чистой правде: вовсе не хочешь быть знаменитой?

Не отводя взгляда, ставшего серьезным, Лиля сказала иронически:

— «Желаю славы я… Чтоб громкою молвою все, все вокруг тебя звучало обо мне…»

— Ты все еще?

— А ты уж очень простенькое тот плохой — его не люби, тот хороший — люби. А если человек захлебнулся в скуке? Если всю жизнь ему дико везло, вроде как одни пирожные жрал, — это ведь тоже скука? Представь только, какая муторная скука! А со скуки… — Лиля замолчала, недоуменно дернула плечами, — можно и в церковь ходить, а можно и пакостить.

— Скука — не оправдание, — начала Алена резко. — «Сколько же еще возиться с этим! Как длинный гвоздь в каблуке: колоти-заколачивай, а он вдруг ехидно вылезет и воткнется в пятку». Вообще какая такая скука?

Лика засмеялась:

— Душевная тошнота. — С иронической назидательностью, подняв указательный палец, объяснила: — Бывает с голодухи, а бывает с пере… как это? Ну, когда обожрешься… — И неожиданно пьяным голосом пропела: — «Пусть водка пьется, пусть песня льется, что будет завтра, не все ль равно?» — И опять засмеялась.

Послышались шаги. Шли двое, шли степенно, немолодо. Поравнявшись, женщина осуждающим взглядом ощупала обеих, а едва миновав, громко, чтобы слышали, сказала:

— Право, как кошки на заборе! Ну и молодежь — срам глядеть!

Алена взорвалась:

— Сама кошка! — соскочив на землю, закричала вслед уходящим. — Ханжа!

Женщина взвизгнула и ответила оскорбительным словом.

— А ты…

— Да плюнь, — Лиля спрыгнула с парапета, быстро собирая волосы в узел. — Бери чемоданчик. Видишь?

От ближайшего дома к ним не спеша двигалась приземистая фигура в белом фартуке.

— Еще милицию свистните! В отделение отправьте! — задиристо бросила Алена.

Фигура остановилась и проводила их добродушным старческим смехом.