Аккуратно убранная, со свежевымытым полом сцена, где последний раз так неудачно прошла репетиция, посредине зала длинный — от стены до стены — стол, покрытый красным сукном, на нем большие букеты георгинов в широких фарфоровых вазах, позади стола ряды чинно выстроенных стульев — все это показалось Алёне необыкновенно торжественным. А главное — грозным. Ей отчетливо представилось, как завтра в списке принятых не окажется её фамилии. И она с такой силой представила этот воображаемый удар, как будто она в самом деле ощутила его. И всё вокруг, чем она так восхищалась и к чему уже привыкла, всё сразу стало чужим, недоступным, враждебным. Ох, бежать! Бежать от этих белых стен, мрамора, зеркал, скульптур, бежать! Как могла она думать, надеяться, мечтать! Ведь все поступавшие девушки лучше, талантливее, красивее её! Особенно Агния, Лиля и… Зина! И ничто уж тут не поможет, ни самое прекрасное платье, ни причёска! Ах, дурацкая причёска — не знаешь, как держать голову, как себя вести. Впрочем, теперь уже всё равно. Возвращаться домой — к матери, к отчиму? Чтоб все узнали о её провале? Митрофан Николаевич тоже? Нет. Только в свой настоящий, родной Крым. Алёна ухватилась за эту мысль как за спасение. Поступит там работать в типографию, а дальше видно будет. Главное — увидеть родные места, густо-синее небо, окунуться в Чёрное море, отогреться под горячим солнцем!
— Так что, по-твоему, и жить нельзя, если не поступишь?
Не слова привлекли Алёнино внимание, а голос — низкий и мягкий. Она повернулась и встретила открытый взгляд чуть раскосых чёрных глаз. Худое, скуластое, тёмное от загара лицо. Алёна видела не раз этого высокого широкоплечего парня и даже знала от Глаши, что это Александр Огнев — сибиряк, но разговаривать с ним не случалось.
— И вы тоже так думаете? — спросил её Александр, указав при этом на Зину, стоявшую между ним и Валерием.
Вступать в разговор, в котором участвовала Зина, Алёна не захотела, пожала плечами, ничего не ответила и отвернулась. Но слушала она не Глашу, болтавшую с Женей и Олегом, а Огнева.
— Ну, если скажут понимающие люди, что артист из меня плохонький, так зачем же и место занимать зря? Лучше буду дельным агрономом или учителем. А для души можно и в самодеятельности играть.
Алёна подумала, что никогда в жизни не выйдет на сцену, если не станет артисткой.
— Анна Григорьевна идет.
— Соколова!
Лицо её казалось красивым — так хороши были глаза и улыбка, открытая и заразительная. Соколова, не останавливаясь, ответила на приветствие и, легко поднявшись на ступеньки, вошла в институт.
«Ну что ж, не судьба, значит», — сказала себе Алёна, упрямо желая сохранить спокойствие безнадежности.
— А где Эдик? — спросил Женя. — Ведь уже без десяти десять.
— Что?!
Куда девалось мрачное спокойствие Алёны! Только что пережитый во всех подробностях воображаемый провал был мгновенно забыт. Она рванулась на ступеньки, оглядела собравшихся у подъезда, глянула вдоль улицы вправо и влево, взбежала по лестнице в вестибюль, обыскала «колонный зал», взлетела на второй этаж — Эдика не было нигде. Не пришёл! Потому вчера и не хотел репетировать!.. Она опять побежала вниз, и навстречу ей по лестнице уже поднимались Руль, Стелла Матвеевна, ещё какие-то преподаватели, а за ними тянулись экзаменующиеся. У всех были партнёры как партнёры, ей одной достался недотёпа — ну, как это можно — не явиться!
Глаша, поравнявшись, дернула Алёну за рукав.
— Ты куда? Эдьки на улице нет. Надо сказать Галине Ивановне.
— Я сейчас с тобой срепетирую, — с готовностью предложил Женя.
— Что случилось? — перегнувшись через перила верхнего марша, спросила Агния.
— Партнёр не явился, — ответила Глаша.
Агния всплеснула руками и быстро сбежала вниз.
— Безответственный человек! — категорически заявила Глаша.
— Страх какой! — громко вздохнув, прошептала малознакомая Алёне худенькая девушка — Лиля Нагорная, огромные грустные глаза выразили детский испуг.
— Ужасно, ужасно, ужасно! — фальшиво восклицала Зина. — Я бы с ума сошла!
— Строганова, попрошу вас сюда! — послышался голос Галины Ивановны.
Секунда — и Алёна уже была подле неё.
— Прежде всего — спокойствие, — Галина Ивановна ласково положила ей руки на плечи, — Вот Огнев предлагает подыграть вам. А пойдёт ваш отрывок попозже.
Алёна поглядела на Александра и подумала, что ей с ним как-то неловко, с Женей проще, и он больше подходит для Елеси, но и обидеть Огнева не хотелось. Она сказала нерешительно:
— Мне уже Лопатин предложил…
— Ну и хорошо. Лопатин, возьмите в библиотеке пьесу и идите со Строгановой сюда. — Галина Ивановна указала на дверь в аудиторию. — Начинайте разбираться, а я приду…
Алёна принялась объяснять Жене ход отрывка, но в волнении говорила сбивчиво, а Женя пытался понять её с полуслова, и всё невпопад. Алёна злилась, Женя не понимал, и к приходу Галины Ивановны, стоя друг против друга, точно петухи перед боем, они кричали одновременно:
— Да я влюблен или нет? Влюблен или нет? Скажи толком!
— Боишься целовать, потому что бедный, понятно? Ну, бедный, понимаешь, бедный!