Весны гонцы. Книга 1

За ужином Алёна сидела рядом с Валерием. Зина — хозяйка квартиры и член оргтройки — не могла держать его при себе, и он не без удовольствия пользовался своей «безнадзорностью». Поднявшись из-за стола, Алёна посмотрела на Лилю, взгляды их встретились, и, как обычно, они сразу поняли друг друга — обнялись и подошли к маленькому дивану в углу комнаты. Но в эту минуту из-за Лили словно вынырнул Валерий и занял середину диванчика.

— Девушки, я с вами! Когда ещё в жизни доведется посидеть между Ермоловой и Комиссаржевской!

Они со смехом, выжимая Валерия, уселись по обе стороны, но он высвободил руки, откинулся на спину и обнял девушек за плечи.

Зина, Сережа и Огнев убирали стол после ужина. Зина, разрумянившаяся, в воздушном жоржетовом платье, была сегодня особенно хороша. Она деловито собирала посуду, отдавала короткие распоряжения Сереже и Саше и лишь изредка, будто случайно, взглядывала в угол, где стоял диванчик.

«Дуреха ты, дуреха! — подумала Алёна, уловив тревогу в её будто бы равнодушном взгляде. — Ни Лиле, ни мне твой Валерий не нужен во веки веков».

Сережа сиял. На празднике собрались узким кружком — только свой курс и любимые педагоги. За такое ограничение он больше всех ратовал:

— Квартира не резиновая; если каждый пригласит по одному — всё! Трамвай в часы «пик»! И вообще вечер должен быть домашним.

Сережа неожиданно для всех блеснул подлинным талантом в кулинарии. Его слоёный пирог и салат оливье признала первоклассными даже придирчивая Зина — шеф-повар всех вечеринок.

Сережа сиял. Сегодня никто не стоял на его дороге: за ужином он сидел с Агнией, танцевал с ней, сколько позволяли обязанности организатора.

На октябрьском вечере в институте на первый же вальс Агнию пригласил Арпад Дыган — венгр, студент режиссёрского факультета. И до последнего танца этот славный парень не отходил от Агнии.

— До чего он забавно произносит: «Я тебья замьетил на прошлом году», — повторяла она, не подозревая, как выдают её янтарные глаза. — Он, по-моему, талантлив. Описывает Будапешт как художник… Я там словно побывала.

Хорошо для Сережи, что вечер без приглашенных. О чем это он заспорил с Сашкой? А Огнева все дразнят либо женоненавистником, либо оставившим в Красноярске жену с шестью детьми. Он хохочет: «Двух жен и двенадцать потомков». Ой, дурные, хоть бы тарелки поставили! Вот бы заснять их с грязной посудой — того и гляди полетят тарелки…

— Что у вас, друзья мои? — раздался голос Анны Григорьевны, и оба, поставив посуду, подошли к дальнему концу стола, где сидели педагоги.

Алёна не слышала, о чём шёл разговор, чему там смеялись, она смотрела и вспоминала. С первой встречи, не рассуждая, потянулась к Соколовой. Потом поняла, что попала в руки мастера, и по-детски влюбилась. Все нравилось в ней: «Пусть лицо неправильное, даже некрасивое, но какая выразительность, только ей свойственная изменчивость каждой чёрточки — прекрасное лицо. Фигура чуть полноватая, но легкая, подвижная. А руки — они словно говорят, они даже умеют смеяться».

Однако не все так восторженно отдавали себя «рентгеновскому» взгляду. Было время, и Алёне он стал скорее помехой, чем помощью, — слишком много видел этот взгляд. Случалось, Алёна избегала попадаться на глаза Соколовой.

Соколову уважали все, но не все любили. О ней говорили: «властная». «Конечно, — мысленно подхватывала Алёна, — хочет, чтобы все жили как ей нравится! Кто-то сказал: „Она холодновата“, — правильно, где же ей понять человека с большим темпераментом. Кому-то не нравилась её чрезмерная строгость — ну, ясно, ей нужны „идеальные герои“ „без сучка без задоринки“»!

После самоотчета, превращённого Соколовой в разговор по душам, Алёна уже не сопротивлялась, она без оглядки, накрепко поверила ей.

Сережа и Саша отошли от Анны Григорьевны, мирно разговаривая. Она что-то рассказывала Виталию Николаевичу, они смеялись, а её лицо казалось совсем молодым. Как это у Огнева написано?

Пятьдесят? Пятьдесят — ерунда!
(Для удобства выдуман счет!)
Сердце бьется во все года
Одинаково горячо!

Дураки говорят, что Агеша «холодновата». Хорошо написал Сашка:

Пусть вам жадные снятся глаза
Неуёмных учеников…

И дальше — как это? —

С ними вам навсегда молодеть,
И мечтать, и дерзать навсегда…

Нет, Огнев-то, скажите пожалуйста, поэт! Такое стихотворение написал Анне Григорьевне! И гимн мастерской они здорово сочинили, и поздравление Маринке с Мишей, и записки остроумные у каждого прибора… Жене бедному — из Козьмы Пруткова: «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе». А Сергею: «Кабы эта, кабы эта моя сужена была!» Лильке хорошо написали… Откуда это?

Широкая зелень
Лежит окрест
Подстилкой твоим ногам.

А уж ей-то, Алёне, насочиняли, черти ядовитые!