Положив руку на плечо Валерия, Алёна старалась двигаться так, как если бы на ней было не легкое крепдешиновое платьице, а глухое черное с тяжелым шлейфом. Старалась действовать так, как если бы вокруг танцевали не свои ребята, а малознакомые и вовсе не знакомые люди на официальном балу. И если бы вдруг среди этих чужих людей она встретила того, о ком почему-то много думала последнее время…
— «Право же, этот Соленый, — улыбаясь Валерию, говорила она, — этот страшный штабс-капитан кажется мне человеком нездоровым даже».
— «Если бы наше общество не так снисходительно относилось к людям, не уважающим его…»
Валерий замолчал, чуть усмехнулся, и Алёна тоже засмеялась, она почему-то представила, что на языке у него была фраза «Бытие определяет сознание». Но Вершинин не мог так сказать. Вот она, «историческая ограниченность»!
— «Лет через сто, а может, и раньше, общество станет выше, строже, и таких, как Соленый, будет всё меньше».
— «Может быть».
Оба замолчали. Труднее всего давалось Алёне отношение к Вершинину. «Он казался мне сначала странным, потом я жалела его… потом полюбила… полюбила с его голосом, его словами, несчастьями, двумя девочками», — говорит Маша. Всё это решительно не походило на отношения Алёны с Глебом, но почему-то снова и снова её мысли обращались к нему.
Его забота, нежность, сдержанная, даже суровая, пробивались сквозь все Алёнины огорчения и настроения. Ей всегда было хорошо с ним, и всегда она чувствовала, что бесконечно обязана ему. Но, странно, это чувство не тяготило. Оно просто вызывало желание сделать для него что-то хорошее. И сейчас, нащупывая в памяти это желание, Алёна старалась найти, чем порадовать Валерия — Вершинина, чем передать ему свою любовь. Осторожно, чтоб никто не заметил, она смахнула нитку с его плеча. Так молча они кружились, глядя друг другу в глаза, Валерий чуть сжимал её пальцы, и Алёна ощущала, что и он нашел какую-то крупицу для роли. Крупицу, но удержишь ли её?
«Ищите и опять ищите! — всегда говорила Соколова. — Второй раз найти легче, в третий ещё легче, а в тридцатый, глядишь, само придёт. Работайте!»
Алёна посмотрела в угол, где сидели педагоги. Анна Григорьевна разговаривала, но взгляд её сопровождал кого-то из танцующих. Кого? Женя танцует с Зоей Степановной, преподавательницей танца, и лицо у него такое, словно он обнимает бомбу замедленного действия; вот Агния с сияющим Сергеем, Глаша с Джеком (конечно, спорят!)… Ага, Анна Григорьевна следит взглядом за Лилей… Из-за плеча Огнева на Алёну глянули широко раскрытые, недоумевающие Лилькины глаза.
— Ирина Сергеевна такая хрупкая, нежная, нуждается в твердой мужской руке, которая вела бы её и оберегала, — сказал Валерий.
— Рука должна быть не только твердая, но ещё и любящая и любимая, — ответила Алёна резко.
Валерий посмотрел на неё вопросительно: почему это Маша так странно разговаривает с Вершининым?
— Не знаю, ну совершенно не знаю, что делать с Лилькой?
— А я о ней сказал — когда насчет твердой мужской руки, — объяснил Валерий. — Она, особенно сейчас, сама не выплывет.
Алёну поразила неожиданная мысль.
Не раз на уроках мастерства говорили о содержании слов «привычный, привычка, привыкнуть», о том, какое значение в жизни имеют привычки. Ведь можно привыкнуть и перестать замечать как дурное, так и хорошее…
Лилины отец и мать — самые близкие люди — вытолкнули из своей жизни, обманули девятилетнего ребёнка. Она ещё не понимала запутанных человеческих отношений, а жестокую, незаслуженную обиду запомнила навсегда, поняла и привыкла считать, что самые близкие, любящие, да, любящие люди ненадёжны, и, значит, верить нельзя никому. А если никому, то чем Гартинский отличается от других? Алёне стало страшно. Жалость обожгла, словно Алёна проглотила горячий уголь.
— Если б Сашка влюбился в неё, понимаешь, как Тузенбах в Ирину… — услышала вдруг Алёна.
— Что? — оборвала она Валерия. — Огнев? Да ты спятил! Огнев! — повторила она таким тоном, будто Валерий предлагал бросить Лику стае волков. — Огнев! Сегодня он миленький, а завтра вроде цепного пса… Вообще бешеный! Лильке нужен спокойный человек! Ровный, мягкий, веселый. Вот если б Миша не женился на Маринке!.. Выдумаешь ты — Саша!
После вальса Алёна хотела подойти к Анне Григорьевне, но там Зоя Степановна показывала, как Женя, боясь отдавить ей ноги, старался держаться подальше и в конце концов потерял её. Их окружили, смеялись, и Алёна, крепко обнимая Лилю, смеялась. Потом Зина объявила весело:
— Последний танец перед выступлением курсовой самодеятельности! — И пошла по кругу первая, таща за руку Валерия.
— Ты чего скисла, Елена? — раздраженно спросил Джек, прихватывая её за талию.
— Наоборот, очень хорошо все. Очень хорошо.
— Раз «очень хорошо», для тебя — плохо, — безапелляционно сказал Джек и, насмешливо щурясь, воскликнул патетически: — «А он, мятежный, просит бури!»
Алёна смолчала. Тогда он с притворным участием спросил:
— Как поживает твой идеальный герой?