Весны гонцы. Книга 2

— Лично я доволен. — У Сергея и в жизни безапелляционный тон Кулыгина. — И жду от него несомненно большего, чем от Галины Ивановны.

— Галочка, конечно, не даровита — педагог слабенький, но такая душевная… Мне жалко…

— Человека, друга всем жалко…

— И дай ей бог счастья там, на Урале…

— А муж у нее какой милый!

— Галочка — существо прелестное. Но в Рудном чувствуется личность.

Пожалуй, Валерий прав.

— Константин Павлович Рудный, — представила его курсу Соколова. — Ученик Николая Яковлевича Линдена и немного мой. Из довоенных выпусков. Краткие анкетные сведения: сразу был принят в театр, которым руководил Николай Яковлевич. В сорок первом ушел на фронт. После войны работал на периферии как актер и режиссер. — Потом обратилась к Рудному: — Хотите что-нибудь сказать?

— А это обязательно? — В вопросе смесь иронии и детской непосредственности.

Соколова засмеялась, взглянула на студентов.

— У них узнайте.

— Я же тронных речей произносить не умею. — Рудный с веселым беспокойством оглядел всех. — Извините. Уж познакомимся на работе. — До конца урока просидел молча, а выражение глаз у него менялось сто раз в минуту.

Как полагается, нового преподавателя разбирали по косточкам. Еще бы!

— Ведь два года с ним, вообще-то говоря, жить, — с опаской заметил Коля Якушев.

Зине Рудный показался «колючим», Глаша подсмотрела, что у него «нежнейшая улыбка», Агния решила, что он «какой-то несчастливый». Из-за его куртки поспорили «специалисты» — Володя и Джек: английская она или югославская? Женя ликовал:

— Рудный косолапит, братцы, как я!

Алена ревниво наблюдала за его отношением к Соколовой и одобрила: уважительно, без подхалимажа.

Долго прикидывали, сколько ему лет: двадцать восемь или все сорок пять? Среднего роста, ладно скроенный, крепкий и легкий, как спортсмен, по-своему изящен, несмотря на замеченную Женей косолапость. Резкие от худобы, но правильные черты, лицо бледное, издали совсем юное, вблизи видно, что густо исчерчено мелкими морщинами. Черные глаза беспокойные, молодые, но вдруг взгляд становится пронизывающе острым, как у старика. В темных волнистых волосах ни седины, ни намека на лысину.

— Да! Мы гадали насчет возраста… Не меньше сорока ему — дочке уже семнадцать. Красотка, говорят… — Глаша вздыхает. Если б не мальчики, сейчас бы, конечно, заныла: «Неужели я замуж не выйду?»

— А говорят, он с женой расходился, — подхватывает Зишка. — А теперь, будто бы через восемь лет, опять…

— Где вы это собираете? — возмущается Огнев.

— Ничего не собираем — говорят. А тебе не интересно?

— Соваться в личную жизнь?

Алена не выдерживает:

— А зачем собираем биографию для роли? До мелочей… Все в человеке личное. Не для сплетен ведь — понять хочется, какой…

— Мне тоже интересно. — Олег сел подле Алены. — Разошлись. Много лет врозь. Теперь опять вместе. И дети… Сколько за этим… Ведь не с квартиры на квартиру переехать…

— Безусловно, личная жизнь, — мягко вступает Валерий, — она же на все влияет…

А Огнев посмеивается.

— Вся жизнь у человека личная! Что не личное? Работа? Или дружба? Или ссоры? Целина, что ли? — спрашивает Алена.

Огнев, будто не слышал, смотрит в небо, улыбается:

— Значит, я в меньшинстве. Но меня больше интересуют не его семейные дела, а что он скажет после отчетного концерта.

Ох, скорей бы этот концерт!

* * *

— Просматривать будем не в аудитории, а со зрителем, — решила Соколова. — Вам так привычнее. Организуйте шефский. Только всё сами, как в поездке. Я к вам и не зайду — буду полноправным зрителем. Даже обсуждать с вами концерт попрошу Константина Павловича Рудного.

Бригада всполошилась. Конечно, ответные волны из зрительного зала поддерживают, но… Как примет зритель большого города — искушенный, даже избалованный? А папы-мамы? Ох, не все одобряют выбранную дитём профессию! Что скажут они, впервые увидав на сцене драгоценное чадо? И еще этот непонятный Рудный. Нет, хоть и страшно, а со зрителем интересней. Но все ерунда, а вот Соколова уж ничего не пропустит, ничего не простит хоть со зрителем, хоть без зрителя. Скорей бы уж концерт!..

* * *

— Открывай лимонад, Сергей. И подгребайте поближе все. Отдышимся… Стихи почитаем потом.

— Подожди, Глафира! — остановил Валерий. — Одно только. Просто о нас написано:

Я с ребятами встречи жажду,
Загрустил по студентам я…

* * *

Осень стояла неторопливая, ясная, яркая.

Утрами, по пути в булочную, Алена заворачивала на минуту к ближнему мосту. У реки просторней взгляду. Вставало медленное солнце. Над влажными крышами, над пламенем садов, над рекой таял тонкий дымок, отливал то розовым, то чуть зеленоватым золотом. Вода с каждым днем бледнела и казалась холодней.

Трамваи, подвывая и дребезжа, скатывались с моста, фыркали грузовики у светофора. Густо двигались пешеходы. Мелькали на мосту красные галстуки школьников. Важный дядя с заграничным портфелем деловито вышагивал на толстом каучуке. Две девушки в ядовито-зеленых пальто дробили каблучками. Тетеньки с кошелками разных мастей торопились в очередь.