Вестник

Тэа привстала на скамье, суденышко закачалось – слишком резко; девушка не удержалась на ногах и упала обратно. Качка распахнула края монашеского балахона, обнажив маленькие женские колени и босые ступни. Они были из камня. Лодку начало перевешивать на левый борт. Тэа инстинктивно рванулась к правому, но это не помогло – камень опрокинул ее в реку.

            Ледяная вода ударила по лицу, схватила за руки и потащила вниз. Тэа отчаянно пыталась выплыть, но поток оказался настолько быстрым и темным, что она мгновенно потеряла направление и перестала сознавать, тонет ли она, плывет к берегу или сама толкает себя на дно... Холод стремительно стягивал тело в ремни. Потом в него вошла вода. Тэа услышала себя в замедленном гуле, почувствовала, как раздувает горло. Ее перевернуло, и она поняла, что головой вниз падает на самое дно. Удушье ушло глубоко в легкие и там оледенело. Потом вода стала цвета охры.

            Но это оказался не цвет. Это что-то светилось глубоко внизу, ее влекло туда. Дно приближалось, и вскоре Тэа различила белую стену, разбегавшуюся непрерывной линией, насколько видел глаз. Из-под кособокой кладки вились узловатые корни, сходясь в одном месте в водоворот, и в этом спутанном белом клубке неровно светилось матовое яйцо.

            Когда Тэа ударилась о песок, корни зашевелились и потянулись к ней, но она не обратила на них внимания. Она смотрела на огромный кокон, в котором что-то переливалось, норовя обмануть зрение. Перламутровые тени – едва заметные, едва оформленные, но чем дольше она смотрела, тем четче они становились. Кокон терял непрозрачную белизну...

Тэа решила подобраться поближе, но тело не послушалось. Попыталась взглянуть на свои руки, но не смогла пошевелиться.

Она была из камня.

*                      *                      *

12:43

            Алекс не хотел надолго оставлять ее одну. Он вообще не хотел оставлять ее, но после сегодняшнего утра решил, что не стоит давить на нее с прежним упорством. Тэа не Океаническое Существо, а значит, он всегда сможет отыскать ее, куда бы она не сбежала. Теперь Алекс был в этом уверен. Конечно, он не преминул скомандовать Астоуну, чтобы тот держал Колодец на замке...

Лето шло к концу. В воздухе стояло непривычное тепло – такое же неожиданное, как и холод минувшей зимы. Деревья еще зеленые, люди скользят по прогретым улицам в ароматах словно бы навсегда выбравшихся под открытое небо кофеен. Город выглядит ярким и настоящим. Всё, что случилось этим утром, звенит на грани слышимости, почти не тревожа.

Почти.

Алекс не выдержал и ускорил шаг. Потом вспомнил про сонный взгляд светлых глаз и «реверсированный синдром», в спешке купил мороженое. До места встречи оставались считанные минуты.

В парке было на удивление безлюдно. Над головой яростно кричали вороны, роняя вниз листья и желуди; те с глухим цоканьем падали на вымощенную дорожку, прямо под ноги, и отскакивали в траву. Истошная воронья ругань камнем толкала в спину. Алекс сорвался на бег. Вскоре он с облегчением обнаружил, что Тэа сдержала слово: ее обернутая в желтый лён фигурка находилась на прежнем месте – в левом углу скамейки. В летней одежде она казалась еще более истощенной и ломкой. Он подошел, протянул ей мороженое. Она взяла его обеими руками и уткнулась носом в вафельную каемку. Платье на ней было под самое горло, с короткими рукавами – чтобы скрыть так и не исчезнувшие шрамы на груди и плече. Алекс был уверен, что их не было полгода назад. Под тканью рельефно проступали полумесяц и щит на короткой цепочке; он вернул их, как только она проснулась. С тех пор Тэа произнесла только два слова, адресованные всем и никому – «последнее рождение»; затем выбралась из одеял, оделась в предусмотрительно раздобытое Роном платье и ушла из Астоуна. Алекс отправился следом, и она впервые ничего не возразила.

Они побывали в отеле «Прибрежный дом», где, едва завидев Тэа, швейцар сообщил, что писем для нее нет, – и она мгновенно ретировалась. Затем они обошли все гостиницы города: общение с персоналом Алекс взял на себя – и Тэа вновь не стала возражать. Люди временами косились на нее. Возможно, смущенные нелетней белизной ее кожи или болезненным видом. Она даже не щурилась на солнце, несмотря на расширенные зрачки. Очень скоро Алекс заметил, что она покачивается и судорожно переводит дыхание. Он заставил ее остановиться, усадил на скамейку и велел не двигаться, пока он будет проверять почтовое отделение. Она опустила ресницы, и Алекс отнесся к этому как к обещанию...

            Увы, он вернулся к ней с пустыми руками, если не считать мороженого. Но Тэа выглядела лучше, и он позволил себе чуть-чуть успокоиться. Он наблюдал, как она, ссутулившись, слизывает шоколад, роняя вафельные крошки, на которые немедля накинулись лощеные воробьи. Один запрыгнул на носок ее белой лакированной туфли. Тэа скосилась на него, вяло отколола увесистую вафлю и уронила к его лапам.