– Смотри, совсем замерзла – белая, как привидение. Иди сюда, хоть согреешься.
Элинор с трудом выбралась из заиндевевших мехов и, едва держась на ногах, добрела до старухи.
– Садись.
Возле ее ног обнаружилась низкая замковая банкетка, обитая шелком, и Элинор с облегчением села, протягивая руки к огню. Каталина нежно поглаживала тяжелый фолиант, лежащий на ее коленях.
– И что же ты надумала делать, Элли? – наконец вымолвила старуха, поигрывая уголком бархатной закладки. – Будешь ждать, когда они явятся, чтобы выволочь тебя под ясно солнышко?
Элинор закусила губу.
– Что ты будешь делать?
– Я хотела...
– Ты потеряла представление о том, что происходит. Или, вернее, никогда его не имела.
– Я думала, ты обучила меня на совесть.
Каталина мелодично засмеялась. – Что ж, значит, тебе пора догадаться, что я знала не так много, как нам того хотелось.
– Я скоро... умру?
– О чём это ты?
Элинор стискивает зубы, на мгновенье ее накрывает панический вой. Затем всё стихает.
– А если нет, Элли?
– Я не хочу, чтобы...
– Чтобы тебя обижали? Ранили твое чувствительное сердечко?
– Ты тоже меня ненавидишь.
– Нет, девочка. Пожалуй, я теперь единственная, кто о тебе заботится. Так что ты собираешься делать?
– Я хочу найти...
– Решение, как быть дальше, да?
Каталина раскрыла книгу и принялась перелистовать страницы.
– Элли, ты собираешься обхитрить охотников, чтобы продолжать жить. Ты хочешь и дальше прятаться от них, существовать, справлять потребности тела, которое в один прекрасный день сгниет от старости, так и не поняв, ради чего оно было создано.
– Однажды умирают все.
– Но каждый умирает по-своему.
Старуха протянула к ней руку и крепко взяла за подбородок. Заглянула в лицо. Две пары одинаковых глаз встретились на мгновение, и Элинор поспешно опустила ресницы.
– Кое-что ты должна узнать, девочка. Не отворачивайся. Бывало, мы не договаривали, но лжи между нами не было. Так будет и впредь.
– Я тебе верю.
– Однажды ты действительно умрешь – неважно, какой это будет день. Для тебя не важно, это забота других. Смотри.
Элинор подчинилась движению хрупкой старческой руки и увидела в одной из ниш знакомую фигурку в светлом платье.
– Викки!
– Сиди тихо.
В тот же миг зрение словно стало четче, она заметила тонкие радужные нити, исходящие из плеч и спины сестры, убегающие в черноту под сводами пещеры.
– Что это?
Каталина сжала пальцы Элинор в своих спокойных ладонях. – Это Связь. Подтверждение того, что твоя сестра нужна миру, который ее создал, что он заботится о ней.
– Она...
– Мертва. Для тебя, для своей дочери и для всех прочих, кто испытывает потребность подержаться за руки. И, тем не менее, она жива.
– Смерти не существует?
– Существует всё. Не строй таких глупых физиономий, девочка, уж этому-то я тебя не учила.
Элинор снова впилась взглядом в мерцающий силуэт сестры.
– Викки!
– Бесполезно, она тебя не слышит. Собственно, ты видишь ее такой лишь потому, что привыкла к ее прежнему облику.
– Что с ней будет?
– Она продолжит существовать. Волна примет форму, она снова станет «чем-то» и будет жить, преломляя сквозь призму нового мира всё, что вобрала в старом.
– Она будет... помнить меня?
– Она – вряд ли. Обычно воспоминания теряются – да и зачем ей помнить о
– Значит, это ее душа?
– Определение столь же неясное, сколь и подходящее.
– Почему же тогда я так боюсь?
– У этого мира есть свои законы. Если хочешь жить, не кидайся под колеса груженой телеги.
– И что это значит?
– Не делай противоестественных вещей.
– Я не понимаю...
– «Всё, что ни делается – к лучшему», ты говоришь это себе, считая, что одного твоего существования достаточно, чтобы оправдать необходимость совершенных тобой деяний. Но миром правит естественный отбор. Правда, среди людей старый добрый принцип «кто успел, тот и съел» зашел в тупик еще несколько столетий назад... Мир не замыкается на нас, даже если нам нет до него дела, а ему, казалось бы, нет дела до нас. Если ты не вписываешься в общее благообразие и от тебя больше вреда, чем пользы, то ты – хлам. Мир исторгнет тебя, как ущербный плод, и ты сгниешь, станешь горсткой сырого материала... Ты никогда не считала себя расходным материалом? Единственное, что заботит наш драгоценный мир – это безопасное движение. Он хочет развиваться, расти, становиться сложнее. Всё обязано меняться, но не слишком быстро и не слишком медленно. – Каталина достала спрятанный между страниц листок и протянула Элинор.
На белой поверхности одна за другой проступили черные точки. Затем их стало больше, еще больше – разводы закрутились сложными спиралями, почти скрыли лист; но вот сквозь них вновь показалось белое пятно, которое постепенно поглотило всё. Листок снова стал пустым.
– Существует баланс, равновесие между движением и покоем – это как две ноги, на которых мир передвигается навстречу, хм... – старуха захихикала, – лучшему будущему. Нарушь равновесие, и он опрокинется. Возможно, разрушится до основания.
– Как это связано... со мной?