Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

"Разумеется, общая характеристика книги, в особенности второй и третьей частей ее — преждевременна; я и так сильно забежал вперед. Скажу только, что первая часть служит своего рода введением к таким формам и к такой тематике, которые без этой предварительной подготовки показались бы, может быть, слишком уж идущими вразрез с тем, что было принято в нашей поэзии до сих пор. Во всяком случае, во второй и третьей частях я стремлюсь к дальнейшему раскрытию возможностей, заложенных в стиле сквозящего реализма, — писал он в этом наброске поэтического манифеста. — Ясно, конечно, что представителю сквозящего реализма незачем отказываться от какого бы то ни было художественного приема, выработанного любой школой, если этот прием отвечает поставленной сверхзадаче. Но не менее ясно и то, что особенности метареалистического мирочувствия влекут за собою напряженные поиски и открытие новых приемов художественной выразительности.

Попыткой практически осуществить это двустороннее положение и является настоящая книга. Оправданы ли ее приемы, долговечны ли ее жанры, правильно ли угадано направление развит<ия>русской поэзии, в ней указываемое — может решить лишь время. Но само время и породило эту книгу: время головокружительных исторических сдвигов, время событий всемирного масштаба, разворачивающихся в нарастающем темпе, — время, когда обвалы древних пластов в обществе, в культуре и в сознании обнажают перед созерцающим "я" пучины подчеловеческого и надчеловеческого, а разум убеждается в несоизмеримости привычных для него категорий со сверхразумным содержанием мирового процесса: он обращается к другим методам познания и творческого претворения мировой действительности — методам духовной интуиции и метареалистического искусства".

В октябре 51–го Андреев писал теще: "За текущий год мною получено от Вас, глубокоуважаемая Ю<лия>Г<авриловна>, 350 руб. Слова лишь в малой степени способны выразить мою благодарность и вряд ли могут они дать Вам понятие о том значении для моего здоровья и вообще жизни, какое имеют эти деньги" [443].

Денег на ларек разрешалось тратить не больше определенной суммы, и далеко не всё в нем имелось. Можно было купить кое-что из еды, зубной порошок. А главное, бумагу и курево. Курили в тюрьме много. Андрееву, заядлому курильщику, как и всем, выдаваемой махорки не хватало.

Юлия Гавриловна сообщила о новом адресе: Бружесам, в довершение всех несчастий, пришлось перебраться из большой квартиры в просторную, но коммунальную комнату в Подсосенском переулке. Теща о жене ничего не писала, на просьбу дать ее адрес не отзывалась. Для нее он — главный виновник несчастья с дочерью. В черновике письма Андреев пытался найти слова не для оправданий — они бессмысленны, а чтобы хоть что-то узнать о жене:

"Если Вы будете писать мне, не откажите в любезности сообщить…

Мне очень хотелось бы знать, у Вас ли находятся картины моей жены, в частности, проект декораций к "Гамлету", и появилась ли за последние годы хоть одна новая.

Мысли о ней, [любовь], над которой совершенно бессильна и разлука, и что бы то ни было, заставляет жить". Он писал о том, о чем не раз думал: "Но если когда-нибудь дело повернулось бы таким образом, что она смогла бы и захотела бы устроить свою личную жизнь без меня — я принял бы это как заслуженное наказание, за то, что не сумел сберечь ее. Если же при этом жизнь послала бы ей хоть относительное счастье — отблеском этого счастья был бы счастлив и я". Но эту фразу он вычеркнул.

5. Бабочка и поэт

Трех незаурядных узников тюремная судьба свела вместе в 45–й камере третьего корпуса, получившей наименование "академической". Очень разных по взглядам, темпераменту, профессии, их объединила и сделала друзьями и соавторами талантливость. "Дольше всего Василий Васильевич, вероятно, пробыл вместе с Львом Львовичем Раковым и Даниилом Леонидовичем Андреевым" [444], — сообщает жена Парина.

Ракова привезли в тюрьму 9 ноября 1950–го. Сидел Раков не первый раз, в ноябре 38–го его арестовали по обвинению в "терроризме", и он год пробыл в Крестах, в одиночке, доведенный до попытки самоубийства. Но после смены Ежова Берией Ракова выпустили, и даже карьера его пошла в гору. Некогда он близко общался с Михаилом Кузминым, писал стихи, но главной его специальностью стала история. Раков работал в Эрмитаже, преподавал в Ленинградском университете. Записавшись в 41–м добровольцем в народное ополчение, был определен лектором политотдела, но в 43–м участвовал и в боях по прорыву блокады. Тогда же, в 43–м, он создал выставку "Героическая оборона Ленинграда" и до 47–го занимался преобразованием выставки в музей. К концу войны получил звание майора и два ордена, после войны — подполковника. В 47–м — назначен директором Публичной библиотеки. В 50–м, за две недели до ареста, женился. Арестованный 20 апреля, 31 октября получил приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР — 25 лет тюрьмы и 5 лет поражения в правах.