Резкие прикосновения прохладных рук матери заставили Еву вздрогнуть и заглушили крик, оставив после себя лишь хриплое, болезненное скуление. Женщина осторожно усадила ее на край кровати, поспешно отходя, чтобы закрыть окно, а когда вернулась, стала стягивать насквозь мокрую от пота ночную одежду девушки. Вокруг них испуганно закружил пушистый серый кот, терся о ноги хозяек и напряженно мурлыкал.
— Что произошло? Что случилось? — пытаясь одновременно успокоить и свое дыхание, и панику дочери, Лукерья стала нежно поглаживать ее ладони, горячие и влажные.
Ева смотрела в темноту, ощущая присутствие внутри себя кого-то другого, и это пугало так сильно, что дрожь не унималась, несмотря на исходящий от нее самой жар.
— Больно, — единственное, что получилось прошептать, но реакция не заставила себя ждать. Женщина аккуратно помогла ей встать, попутно говоря что-то, и повела в ванную, неспешно, бережно, словно боясь испугать дочь, и без того находящуюся в оцепенении страха.
Что-то в груди рассыпалось, сгорало, и на месте старого зарождалось новое, совершенно неизвестное, далекое, обжигающе холодное и твердое. Девушку накрывала тоска по чужим жизням, по людям, которых она не могла знать, но чувствовала к ним такое сильное и болезненное тепло, что становилось страшно. Дни, которые она не проживала, кружились в воспоминаниях, размытые, при этом такие близкие, родные. Заброшенные яблочные сады, запах меда, леса́, усыпанные лавандой, теплый летний дождь, каменные стены мрачного, окутанного мглой поместья, море, темное и спокойное, с грустью наблюдающее за гуляющими на берегу людьми. Каждое новое ощущение прочно связывалось невидимой нитью с другим; годы, столетия соединялись воедино в юной голове Евы Бросковски, каждый шаг которой по холодному ламинату отзывался ноющей головной болью.
— Я чувствую все, чувствую их, мама, — Ева подняла полные непонимания глаза на Лукерью, отстраненную и будто вовсе не замечающую более состояния дочери. Она была глубоко погружена в свои мысли, ничего не произнося и даже не смотря в сторону девушки, — мама?
— Все будет хорошо, — ее голос резко похолодел, а взгляд потускнел. Женщина ушла в собственные воспоминания, но продолжала все также крепко держать Еву, не давая той вновь упасть на пол.
— Что со мной? — становилось все тяжелее дышать. Голоса в сознании были такими громкими, словно девушка находилась в толпе, и такими отчетливыми, что перекрывали даже шум набирающейся воды.
Она уже не пыталась прийти в себя, только ждала, когда все это закончится. Но ничего не заканчивалось. Обрывки фраз, произносимых на неизвестном ей языке, повторялись, и только одно слово было четко слышно в потоке общей речи: «Геката». Оно звучало то женским, то мужским голосом, с самыми разными и самыми странными акцентами, с разной высотой и тональностью, но везде было что-то схожее, пугающее и притягивающее к себе одновременно.
— Геката, — простонала она вслед за неизвестными ей людьми.
Лукерья внимательно посмотрела на дочь и прошептала: «Я должна была обо всем рассказать тебе раньше», а после помогла ей опуститься в наполненную ванну.
Прохлада помогла девушке немного прийти в себя, но полноценно вернуться к реальности не удавалось. Ева была не здесь, не с матерью. Один вдох, и она погрузилась в воду с головой, неведомые образы уже рождались не в глубине ее сознания, она видела все вокруг себя. Как небо исчезает в поглощающей черноте, даря жизнь миллиардам звезд, как множество голосов утопают в темноте, сводят с ума, зовут к танцующим огням, сияющим в ночных просторах. Они тянут в прошлое, на устланную туманом землю, холодную, но живую, и в будущее, к таинственным закатам, безграничным лесам и луне, озаряющей их пеленой тусклого света.
Все закончилось так же быстро, как и началось. Резко вынырнув и жадно наполнив легкие воздухом, Ева очнулась и распахнула глаза. Ее пробирала мелкая дрожь от холода, который исходил откуда-то изнутри. Девушка дотронулась до своего солнечного сплетения и попыталась еще раз глубоко вдохнуть, как ее плеча коснулась Лукерья.
На нее словно волной обрушилась память всего человечества, боль и радость каждого живущего ранее, а после также резко схлынула, оставляя лишь огромную пропасть внутри. Не было более ни огней, ни звезд, ни загадочного шепота незримых созданий. Осталась только пустота.
— Как ты себя чувствуешь? — женщина постаралась проговорить это очень мягко, но в голосе звучало напряжение.
— Я ничего не чувствую, — прошептала Ева, неуверенно глядя на маму, — все прошло.
Выбраться из ванны получилось не сразу. На девушку накатила слабость, конечности будто налились свинцом, а голова гудела от пережитого. Ее вытерли и укутали в полотенце, осторожно и неспешно выводя из комнаты. Она не сразу обратила внимание на пульсирующие на руках вены, но с ужасом и удивлением охнула, когда заметила, что те отливали тусклым желтоватым цветом.
Лукерья ставила на кухне чайник, когда Ева опустилась рядом на стул, показывая ей запястья.
— Что это, мама?