Вестники времен

— Езжайте! Я попозже отправлюсь обратно, к дому. Если будете задерживаться в городе, пришлите известия господину барону, а он передаст мне. Джонни, я полагаю, что работы у меня будет до праздника Воздвижения Креста… К тому времени постарайтесь вернуться хоть на несколько дней.

…Тракт, ведущий на север, окрестные поля и перелески были затянуты сероватым туманом, позволявшим видеть лишь шагов на тридцать вперед. День обещал быть ясным — густо-красное солнце висело над холмами справа, неторопливо поднимаясь в оранжево-розовые небеса, где-то наверху, в выси, которой не мог достичь и самый быстрый дракон, плыли тонкие серебряные облака. Воздух теплел, белесую пелену тумана прошили широкие солнечные лучи, и он незаметно таял, поднимаясь выше и выше.

Дорога, влажная от росы, тянулась бесконечной желтоватой лентой, вокруг не было ни души, и только две трясогузки, непрерывно посвистывая, сновали шагах в пяти-шести от лошадиных копыт, присаживались на пару мгновений, покачивая длинными хвостами и взлетали вновь, проносясь над самой землей. Некоторое время они сопровождали двоих всадников, потом куда-то исчезли.

Двигались неспешной рысью, потому что, по расчетам Гунтера, до города было километров тридцать, а по здешним меркам — шесть с лишним лиг. Если ехать быстро, но в то же время не утомлять лошадей, то до Аржантана оставалось около двух часов пути или чуть больше. Германец, конечно, и раньше ездил на лошадях, у себя в поместье, но таковое больше было развлечением. Сейчас пришлось заново убедиться, что в двенадцатом веке средства передвижения не слишком удобные — никак не приноровиться к тряскому аллюру, ноги постоянно напряжены, седло донельзя непривычное и жесткое.

Гунтер с невольной завистью покосился на сэра Мишеля, который, слегка отклонившись назад, плавно покачивался в седле, одной рукой небрежно придерживая повод, а другую положив на колено.

«Привыкай, привыкай, — думал Гунтер. — Похоже, теперь всю жизнь придется трястись в седле. Господи Иисусе, а если нас действительно понесет в Святую Землю, то это какое же расстояние придется отмахать на лошади? Через всю Европу, Турцию (Какую Турцию? Сейчас эти земли принадлежат Византийскому кайзеру. Кстати, кто сейчас император в Константинополе? Кажется, Андроник Комнин… Или кто-то другой?), Малую Азию, Киликийскую Армению… Больше двух тысяч километров. Я не доеду…»

— Слушай, Джонни, — вдруг окликнул его сэр Мишель. — А что вы с отцом Колумбаном замыслили? Зачем шептались?

— А, ерунда, — Гунтер по привычке хотел было махнуть рукой, но не осмелился отцепить руку от штырька на луке седла, за который крепко держался. — Есть у нас одна мыслишка. Помнишь, я тебе говорил о бензине?

— Вине для дракона? — уточнил сэр Мишель. Оруженосец поморщился, но поправлять рыцаря не стал и продолжил:

— Вот-вот. То, что Лорд, — при этом слове рыцарь быстро перекрестился, — налил мне полные баки, совсем ничего не значит! После всего случившегося я не верю, что у него может обнаружиться хоть капля благих намерений…

— Уж конечно, — буркнул сэр Мишель. — Стоило с ним связываться…

— Дальше слушай. Мы, вернее, отец Колумбан с каким-то своим дружком хотят попробовать сделать, — Гунтер усмехнулся. — Вино для дракона. Самое настоящее. Ты про хлебный спирт слышал?

— Нет, — мотнул головой рыцарь. — Хотя, говорят, алхимики делают горючий состав, который, разбавляя, можно пить как вино. Но сам я никогда не пробовал. А было бы интересно…

«Твое счастье, — ехидно подумал Гунтер. — Воображаю, что сталось бы с тобой, если б сейчас умели готовить шнапс или водку…»

— Так вот, — сказал германец, — на всякий случай отец Колумбан собирается изготовить достаточно хлебного спирта, чтобы можно было дать попробовать нашему зубастому Люфтваффе. Может быть, тогда полетаем. Мы, кажется, собирались в Святую Землю? Если получится, то доставлю тебя к границам Турц… тьфу, Византии меньше, чем за день.

— Сказки! — уверенно сказал сэр Мишель. — До Константинополя месяца два-три пути. Или даже больше. Хочешь сказать, будто наш дракон так быстро летает?

«Наш дракон! Только подумайте! Сэр рыцарь, отягощенный сословными предрассудками и понятиями о вассалитете, теперь считает своей собственностью не только меня как оруженосца, но и мой собственный (Это теперь „собственный“. Еще несколько дней назад он принадлежал Германскому государству…) самолет. Хотя Мишель не сказал „мой“, а „наш“. Впрочем, наверняка это дело времени. Если через месяц он будет требовать подать ему самолет к подъезду, будто карету, не удивлюсь. Феодал…»