Глава третья
Неправильное Средневековье
По обе стороны пыльной дороги, уходящей вперёд плавными петлями, тянулись сочные луга, их сменяли небольшие прозрачные рощицы; вокруг, насколько мог видеть глаз, тянулись цепи холмов, поросшие лесами, а на самом горизонте чуть виднелись голубоватые вершины невысоких гор — их призрачные силуэты были словно набросаны акварелью. Казалось бы, привычный деревенский пейзаж, но Гунтер сразу же заметил в нём нечто необычное, противоестественное. Поначалу он никак не мог поймать это ощущение, разгадать, что же странного в тёмной зелени лесов, блеклой знойной дымке над травой, ровным густым ковром расходящейся от дороги. И наконец понял. Не было асфальтовых дорог, серебристых нитей железнодорожного полотна, исчезли куда-то аккуратные каменные и деревянные домики хуторков, привычных для нормандского пейзажа, вместо них кое-где толпились кучками, точно грибы, небольшие глинобитные избушки, по самые окна вросшие в землю, крепкие и неказистые, крытые соломой. Далеко, километрах в трёх-четырёх, на одном из лесистых холмов Гунтер углядел замок. Ему не раз доводилось видеть подобные строения — заботливо отреставрированные, со свежевыкрашенными башенками, — но вид этого строения чем-то подсказал ему, что стен не касались руки современных каменщиков и реставраторов. Замок выглядел старым, грубые нетёсаные камни потемнели, обветрились; над одной из башен развевалось знамя с неразличимым из-за расстояния гербом.
Позади послышался конский топот и поскрипывание колёс. Гунтер обернулся и увидел, что их нагоняет повозка, высоко нагруженная сеном. Крупная гнедая лошадь, плавно поводя лоснящимися округлыми боками, упруго печатала шаг, высоко поднимая сильные ноги, грызла удила, трясла гривой — будто бы рисовалась, без труда влача за собой телегу. Под стогом сена, высившимся точно небольшой дом, сидел крестьянин — рослый мужик лет тридцати — тридцати пяти, эдакий здоровяк с льняными космами, подстриженными вкривь и вкось, как ножом отхваченными, такой же бородой, в которой вдобавок запутались стружки, травинки, какой-то лесной мусор. На голову была нахлобучена бесформенная войлочная шляпа, а вся одежда селянина состояла из широкой грязно-серой полотняной рубахи и таких же штанов, засученных до середины голени. Расслабленно покачиваясь в такт тряской повозке, он небрежно придерживал в руках поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.
Поравнявшись с путниками и распознав в одном из них благородного рыцаря, возница натянул повод, после чего лошадь, недовольно встряхивая гривой, побрела вровень с людьми. Ленивым движением крестьянин стащил с головы шапку и чуть наклонился вперёд, после чего вперил небесно голубые глаза в Гунтера, с простецким нахальством оглядывая его с ног до головы. Тот же, почувствовав лёгкое раздражение от столь бессовестного любопытства, нагло выговорил на простом немецком языке:
— Ну, что смотришь, детина? Никогда не видел германских солдат?
Крестьянин выпрямился, пожевал губами и сдвинул брови — ни единого слова он не понял, но догадался, что господин в странной одежде сердиться изволит. На всякий случай возчик спросил густым басом:
— А? Что вы сказали, ваша милость?
«И этот на старофранцузском лопочет… — ошалело подумал Гунтер. — Сговорились они, что ли? Или у них тут эпидемия? Хотя, насколько мне известно, с ума сходят по одиночке, разве только гриппом все вместе болеют».
Неожиданно встрял сэр Мишель. Рыцарь гордо выпятил грудь, задрал подбородок, грозно нахмурившись, метнул гневный взгляд на селянина и рыкнул низким голосом:
— Проезжай! С каких это пор низкорожденные тревожат благородных расспросами? И начинают первыми разговор?
Крестьянин чуть вздрогнул, быстро посмотрел вправо-влево, точно опасаясь увидеть целый отряд дворян, высланных на усмирение невежи, и тихонько пробубнил:
— Я у сэра Бреаля арендатор, сено везу вот…
— Ну и дальше что? — надменно произнёс сэр Мишель, разжигая в себе гнев. Однако крестьянин, вовремя почуяв неладное, стегнул лошадь вожжами, и кобыла резвой рысью припустила вперёд по дороге. Гунтер увидел, как несчастный мужик оглянулся назад из-за стога и подхлестнул лошадь. Сэр Мишель, подняв носком сапога облачко пыли, привычно пошарил по ножнам, отыскивая рукоять меча, но, вспомнив о событиях минувшей ночи, тяжко вздохнул, пробормотав:
— Никакого сладу нет с этими мужланами…
— А что такое? — не понял Гунтер. «Крестьянин как крестьянин, а на мою одежду у всех… э… нормальных французов реакция нехорошая. Вот интересно, а почему мужик разглядывал меня, будто пугало, хотя одёжка моего спутника куда более экстравагантна? Или мой проводник известный в округе деревенский дурачок, и обращаются с ним по правилам его игры — поклонились, испугались, рыцарь как-никак… Ха!»