…И всё же сомнения оставались. Разум постепенно начинал затуманиваться пьяным маревом, но даже сквозь его пелену виделись странные, малообъяснимые несоответствия меж тем, что Гунтер знал из курса истории, и живой реальностью. В книжках эпоха крестовых походов смотрелась неприглядно: болезни, которые не умели ещё толком лечить, а то и вовсе до смерти залечивали; истощённые, забитые крестьяне с выпавшими зубами из-за крайне скудного питания, опустошённые бесконечными войнами деревни; тощие, заморенные непосильной работой на барских полях лошадёнки, от которых остались одни кости с натянутой на них кожей; толпы нищих, прокажённых и жутковатых калек на дорогах…
Это не двенадцатый век! Здесь всё наоборот! Где гордые рыцари в посеребрённых доспехах на могучих конях, где прикрытые гнилой соломой развалюхи и меченые оспой грязные дети, скрюченные, роющиеся в помойной яме в поисках более-менее съедобных отбросов? Первый же встреченный рыцарь — в ржавой продранной кольчуге да лохмотьях, без меча, лошади и без шлема. Нет, шлем есть — пехотная каска германской армии образца 1935 года. С государственным гербом Третьей Германской Империи и партийным знаком НСДАП, вошедшим в этот герб.
Бред. Господи, ну почему в Нормандии двенадцатого века эти вот «забитые крестьяне» своими довольными сытыми физиономиями да телосложением, какое не у всякого спортсмена увидишь, напоминают бравых инструкторов «Гитлерюгенда», что мелькают (
Гунтер, дотянувшись, пихнул сэра Мишеля кулаком в плечо, отвлекая, надо полагать, от мыслей о вечном.
— Эй, Мишель, сэр… — язык у германца уже заметно заплетался, — Слушай, ты ж ещё… ну, молодой, да?
— Взрослый я! — повысил голос нормандец, по привычке шаря там, где должна находится рукоять меча. Изрядно поднабравшись, сэр Мишель снова приобрёл свою обычную воинственность. — Между прочим, сэр Клайв Кип… Кимптон, из Англии, один мой знакомый, в первый поход в одиннадцать лет пошёл. А я его почти на семь лет сейчас старше!
«Верно, — скользнула у Гунтера мысль, — во всех книжках было написано, будто в начале второго тысячелетия умирали молодыми по нашим меркам, но и взрослели тоже не как в двадцатом веке, а значительно раньше…»
— Я не о том, — помотал головой Гунтер. — Ты, по моим понятиям, на самом деле молодой. И уже рыцарь. Как успел?
— Посвятили, опоясали… — неожиданно смешавшись, буркнул сэр Мишель, — старая история, неинтересная вовсе…
— Расскажи, — пьяно потребовал германец, сгибая шею.
— Потом, — ещё более хмуро отрезал рыцарь. — Слушай, у тебя деньги остались?
Гунтер порылся в карманах, выгреб на стол всё, что было, включая ордена Курта Мюллера. Сэр Мишель нагнулся, почти лёг на стол животом и принялся выбирать пальцем из кучи немногие серебряные монеты. Набралось десять марок. Пять монеток по две.
Пару штук рыцарь вернул Гунтеру, остальные же сгрёб в ладонь и кликнул трактирщика.
— Эй, Уилли! Ещё монета за эль прямо сейчас, а две за ночлег и выпивку с едой завтра утром!
Рыжий англосакс подозрительно принял деньги, едва слышно рыкнул себе под нос неразборчивое, но явно крепкое словечко, и забрав пустой кувшин вскоре вернул его полным.
— Вы, ваша милость, с… другом своим, на сеновале устраивайтесь, ночевать-то, — нахмурившись, сказал Уилл Боул, отирая залитые элем руки о рубаху. — Ночи нынче тёплые, да и на сене спать куда приятнее, чем на лавке, в духоте…
— Пойдёт, — рыгнул сэр Мишель, — прости Уилл, нечаянно вышло.
Англичанин, скрывая в усах улыбку, отошёл. Наплевав на удивлённо-непонимающие взгляды хозяина и гостей «Серебряного щита», рыцарь подхватил задремавшего прямо на столе Гунтера, перебросил его руку себе на плечо и, не слушая протестующих стонов, потащил германца к сараю, в котором Уилли хранил сено для своих коров. Автомат, свалившийся с плеча повелителя дракона, рыцарь надел себе на шею, догадываясь, что вещь это нужная, раз драконий повелитель взял её с собой.
После душного, пропитанного пивным духом, гарью и потом воздуха трактира сэр Мишель с наслаждением, полной грудью вдохнул свежей вечерней прохлады. Из-под двери мелькнула маленькая серая тень, и узкое кошачье тельце, стремительно метнувшись вдоль стены, юркнуло под брёвна.