Весы Лингамены (СИ)

Так, от раза к разу навещаемый мамой, проводил Гелугвий свой одинокий месяц: бессонными ночами он то бродил по дому из угла в угол, то сидел, буравя невидящим взором картину над кроватью. Каждое утро учёный появлялся в ИКИППСе и до вечера работал в зале номер пять - его эксперимент разворачивался и набирал силу. Мы же, едва успевая обмолвиться с Гелугвием парой незначительных фраз, брошенных при встрече в коридоре, до поры до времени вообще не имели ни малейшего представления, чем занят наш коллега. По одному внешнему виду учёного нельзя было судить об успешности задуманного им проекта, и нам оставалось только ждать его завершения. Но вот время пришло, и как-то поутру Гелугвий сам заглянул к нам рабочую комнату. Вид у него был, конечно, взволнованный, но вовсе не обречённый, как непременно представлялось Штольму до этой встречи. Последнему упорно казалось, что если они сообща за 30 лет лишь немного продвинулись к цели, то искать что-то на ниве кармопроцента в одиночку, тем более всего за месяц, - и вовсе имеет совсем мало смысла. Штольму, тем не менее, вскоре предстояло признать, что он слишком погряз в традиционном видении проблемы и незаслуженно отсекал сомнительные с виду варианты...

- Пойдёмте все со мной, - позвал нас Гелугвий и обернулся, показывая рукой назад. - Туда, в зал номер пять.

Штольм, проходя мимо товарища, стоявшего у двери и ждавшего, пока все пройдут, по-доброму усмехнулся и похлопал того по плечу.

- Что ж, веди нас, друг, - сказал он походя, - мы жаждем открытий!

В зале номер пять большую часть места занимали машины - они громоздились одна на одной и уходили под потолок, а центр помещения занимал стол с мониторами и манипуляторами. Все стены были увешаны совершенно диковинными для стороннего наблюдателя чертежами и расчётами. Стрелки, кружки, ромбики, множество математических формул и ветвящихся линий, схематически изображения людей и животных - чего тут только не было!

- Хм, - подал голос Штольм. - С первого взгляда тут, конечно, ничего не понять. Но, помнится мне, ты, Гелугвий, хотел просчитать всю карму. Всю что ни на есть!

- Не говорил я тебе такого! - возмутился Гелугвий. - Я просто хотел...

- Ты часто был не в себе, - мягко ответил Штольм, - не обижайся, прошу.

- Наверное... Но всю, разумеется, вот так просто за месяц не просчитаешь. Однако, удостойте своим вниманием вон те уравнения, - указал нам Гелугвий на листы на стене, испещрённые мелкими надписями. - Вывалив в машины большие объёмы информации, записываемые каждый день, я поначалу хотел доказать существование кармы на малом отрезке - ну, не больше пяти минут.

- Но это же частный случай, а не доказательство? - промолвил я и вопросительно посмотрел на Гелугвия.

- Разумеется. Я всего лишь искал одноранговые цепочки, имеющие лишь прошлую и настоящую точки связи. Наш мир и состоит из множества подобных точек, при интегральном исчислении которых предшествующие им цепочки становятся всё менее значимыми.

- Ты что-то перемудрил, дорогой, - с сомнением заметила Лингамена. - Может, ты хочешь сказать, что и закон кармы - не значимый?

- Вовсе нет! - воскликнул Гелугвий. - Всё и делается для того, чтобы его доказать. Высчитывая эти условные пять минут мира, я обнаружил, что древа Бульштадтского содержат три подмножества взаимозаменяемых элементов, которые в нашем прошлом алгоритме не отсеивала анизотропная решётка Кардано, потому как наша реализация её на двойственных связях, по всей видимости, ещё хромает. А теперь же, используя прецедент значимости, мы имеем возможность находить соседствующие события из кривой Эзнера, пропущенной через гибролот Акта.

- О, друзья, - воодушевлённо произнесла Лингамена, - чувствую я, наш затворник не зря поработал. Эту находку мы можем использовать для усовершенствования моих новых Весов, и это, я думаю, повысит скорость работы наших алгоритмов.

- Поздравляю, - сказал Штольм товарищу. - А я, честно говоря, думал, ты время теряешь зря.

Как бы там ни было, но радость Гелугвия от небольшой удачи была недолгой. Его находка никак не приблизила к нему Наланду, а за прошедший месяц он хорошо уяснил, что жить одними лишь научными разработками он уже не может - без той светлокудрой жительницы внутреннего города ему становилось всё тоскливее. Организм учёного, однако, имел на все треволнения последнего времени свою субъективную точку зрения, и заключалась она единственно в том, что пора уже было ему как следует выспаться! Поэтому после встречи с нами, на которой Гелугвий рассказал нам о результатах своего месячного отшельничества, учёный пришёл и домой и погрузился в такой богатырский, здоровый сон, что проспал весь вечер уходящего и добрую половину дня следующего!