Весы правосудия

Вот только, что делать дальше? Как осуществить этот самый «откат»? Желание у меня было… Можно сказать, я прямо-таки рвался в бой! Но что мне нужно сделать конкретно, пока не представлял. Я ушел в самый темный и дальний угол тронного зала и уселся на один из оплывших каменных наростов, похожих на небольшую табуретку. Отвернулся лицом к стене, что бы никто не мог мне помешать, и сосредоточился…

— Владимир Николаевич, — тихо прошептал лейтенант Петрушин, обращаясь к батюшке Феофану, — а чего это он?

— Не мешай! — так же тихо шикнул на него Кузнецов. — Не видишь, человек пытается сосредоточиться…

— А, медитирует, — по-своему понял объяснение генерала Петрушин.

— Похоже на то, — согласился Владимир Николаевич. — Помоги рабу твоему, Господи, в его борьбе праведной, — генерал, едва слышно зашептал молитву, которая становилась все тише и тише. Вскоре старец только беззвучно шевелил губами.

Петрушин наклонился к уху майора Сидоренко:

— Думаете, поможет? Ну, молитва товарища генерала?

— Знаешь, — ответил Сергей Валентинович, нервно поправляя очки на носу, — за последние полгода я столько чудес насмотрелся, в которые даже в детстве ни за что бы не поверил! Так что, вполне возможно, что молитва товарища генерала, как поможет… Нам сейчас грех от помощи отказываться, какой бы она не была.

Петрушин согласно закивал головой, выудил из-под рубашки нательный крестик, приложился к нему губами, и тоже что-то невнятно забормотал.

Я сидел в углу, пытаясь отрешиться от всех мыслей, кроме одной: я очень хочу изменить этот мир! Хочу! Очень хочу! Я пытался снова и снова запустить маховик изменений, как это у меня получалось ранее, но ничего не получалось. Все было ровно так, как после нашего последнего противостояния с Горчевским. Имения, запущенные бывшим деканом, были настолько мощными, что мне никак не удавалось вернуть все «взад».

Время шло, я усердно «тужился», получая на выходе… Да нихрена не получая! Как в той ниппельной системе — туды дуй, а оттуды х… Ну, вы сами понимаете, что… Я бросил беглый взгляд на ручные часы, которые каким-то чудесным образом оказались у меня на руке. Прошел уже почти целый час, как я «уединился» в этом углу, а результата — ноль.

Постой-ка, я вновь взглянул на руку. Ну, да, это реально мой «Патек Филипп», только когда мы сваливали из застенков бредовой инквизиции, никаких часов у меня не было. После ряда изменений реальности, застигнувших нас по дороге, я не обращал на это внимания. Но если судить по ощущениям, то они и тогда не появились на моей руке. Где же тот момент? Ведь если часы появились, значит, я уже что-то могу. А если напрягусь еще немного, то, сука, снесу к свиньям бредовую реальность Горчевского…

— Сережа? Сережа, ты как? — первое, что я услышал, еще не открыв глаза, был обеспокоенный голос батюшки Феофана.

И еще кто-то очень настойчиво тормошил меня за плечо. Едва я это осознал, как моя, и без того многострадальная голова, раскололась от чудовищной всепоглощающей боли на тысячу маленьких осколков.

— Не… тряси… те! — прокаркал я. — Моя башка… — Я обхватил ладонями голову и попытался открыть глаза. — Ох!

— Слава, отпусти! — шикнул на Петрушина Владимир Николаевич. — Сережа, сейчас-сейчас… Полегчает…

Прохладные сухие руки легли на мой лоб и от них пошло животворное тепло, выкинувшее сумасшедшего молотобойца из моей головы.

— Твою качель! — выругался я, немного придя в себя. — Как это? Что со мной случилось, Владимир Николаевич? — первым делом поинтересовался я у старого генерала, пальцы которого еще слегка светились от примененного заклинания.

— Не знаю, Сереженька, — произнес старик. — Ты сидел, а потом вдруг рухнул на пол и забился в конвульсиях. — Ты как себя чувствуешь? — Он внимательно всматривался в мои глаза, словно старался найти в них ответы на все свои вопросы.

— Какая теперь разница? — неожиданно вскипел, усаживаясь на полу.

— У тебя ничего не вышло? — участливо спросил склонившийся надо мной Ашур Соломонович. — Изменения, вызванные Горчевским, едва ли не ценой его жизни, очень сложно…

— Вы не понимаете! — грубо перебил я асура, «на волне» неожиданно захватившей меня ярости. — Вы все не понимаете! — истошно прокричал я, брызжа летящей слюной в лица дорогих мне людей. Остапа просто понесло, сорвало буденовку вместе с булькающей крышей. Голова неожиданно вновь болезненно запульсировало.

— Сережа, Сергей Вадимович! — попытался воззвать к моему благоразумию майор Сидоренко. — Успокойся, дорогой! Еще не все потеряно…