Только спустя секунду Мендельн сообразил, что Инарий говорит об
Позади Мендельна Ратма прокричал:
— Он совершил невозможное, Инарий! Он совершил невозможное!
Ангел на некоторое время молча завис в воздухе. Он хотел было указать на пару, но затем опустил руку.
И с этими словами крылатое создание воспарило высоко в небеса и превратилось в точку ещё до того, как Мендельн успел сосчитать до одного. Затем, во вспышке света такой яркой, что на мгновение ослепила человека… Инарий исчез.
Разрушение, учинённое отцом Ратмы — с такой
Один вопрос горел в мозгу Мендельна.
— Почему мы живы? Мы явно ничего не представляли для него, как бы ты ни считал до того, как мы пришли сюда. Почему мы живы?
— Мы не были для него пустым местом, сын Диомеда, — ответил древний человек, смахивая с себя комки грязи и снега. — Если бы это было так, мы были бы мертвы ещё до того, как узнали бы о его прибытии. Мой отец вообще остановился поговорить из-за того, что мы — а в первую очередь, твой брат — из себя представляем. Явно не из-за меня одного: всё, что могли, мы уже сказали друг другу много сотен лет назад. Ещё он пришёл из любопытства к тебе, Мендельн уль-Диомед, и какой это был номер, когда ему не удалось заставить тебя склонить колени перед ним…
— Не удалось… — Мендельна начало подташнивать. Он
— Ты не знал? Я думал, ты в курсе.
Старясь больше не думать об этом, Мендельн спросил:
— Что это он постоянно упоминал? Я правильно расслышал, он сказал «Камень Мира»? Я знаю, что кто-то из вас упоминал его, когда вы с Ульдиссианом возвратились, но я так ничего до конца и не понял! Что такого сделал Ульдиссиан, что так… Так…
Лицо Ратмы потемнело.
— Объяснять долго придётся. Пока хватит и того, что мы близки к ключу, ведущему к завершению борьбы, каким бы ни было это завершение. Камень Мира — это то, что только подобные моему отцу должны иметь возможность изменять, пусть даже немного, — поэтому это и смогла совершить моя мать, — но и твоему брату удалось это сделать! Камень Мира теперь другой, настолько, что даже Инарий не может в это поверить, отсюда и такая реакция.
Поначалу это пробудило надежду в Мендельне, но затем он вспомнил, что ангел сказал напоследок. «Значит, он наверное обрёк вас всех…»
Мендельн посмотрел на то, что даже малая ярость Инария смогла сделать с вершиной горы, и содрогнулся.
— Ратма, а что он имел в виду своими последними словами?
Сын Лилит высоко держал кинжал, словно искал что-то с его помощью. Мендельн нетерпеливо ждал, пока высокий человек поворачивался кругом, а затем убирал своё потустороннее оружие в полы плаща.
— То же, почему мы всё ещё живы, хотя и не смогли простоять так, как я надеялся — да это и не понадобилось, потому что, судя по всему, Инарию не удалось внести в Камень изменения, которые я могу уловить. Зачем ему заботиться о двух незначительных смертях, когда, если он достигнет заключения, к которому, я чувствую, он стремится, он сможет одним махом убрать
Только теперь Мендельн по-настоящему понял то, о чём, осознал он, Ратма и Траг’Оул говорили всё это время.
— Вместо того чтобы… Чтобы позволить Лилит… Или людям… Действовать в разрез с его приказами… Ты говоришь, ангел может… Полностью уничтожить наш мир?
— А затем построить новый на утеху его мании величия, да.
Мендельн даже представить не мог такую силу в руках одного существа.
— Он может…
— Может, — Ратма начал чертить круг в воздухе, и круг немедленно расширился. Тогда Мендельн увидел, что внутри круга сплошная чернота… Он знал, что это проход в мир Траг’Оула. — У него есть эта сила… — продолжил сын ангела, впервые звуча очень встревоженно. — У него есть сила, в тысячу раз большая… И он будет просто счастлив воспользоваться ею…
Лилит материализовалась на троне. Лишь короткое время она была самой собой, прежде чем облекла себя в личину Примаса. Демонесса сидела в темноте, не издавая ни звука. Окажись сейчас кто-нибудь здесь и загляни в лицо, которое она в это время носила, он не смог бы прочитать ни единой эмоции, пронизывающей её.
Спустя несколько минут она вдруг поднялась и вышла из личных покоев Примаса. Стражники снаружи аж подскочили. Хотя они и находились на своих постах, они полагали — и полагали правильно, — что их хозяина внутри