Весы

Марина сидела в кресле на крытом боковом крыльце, держа в руке стакан «Доктора Пеппера», который не допил Ли. Уже почти полночь, но до сих пор ужасно влажно и жарко. Они жили теперь в трехкомнатной квартире, в каркасном доме с какой-то завитушкой на крыше и сорной растительностью спереди и по бокам.

Ли куда-то ушел выносить мусор. Они не могли себе позволить мусорный бак, поэтому три раза в неделю он незаметно выбирался из дому по вечерам и засовывал мусор в баки соседям. Надевал он при этом свои старые баскетбольные шорты или шорты одного из братьев и, голый по пояс, рыскал по кварталу 4900 на Магазин-стрит в поисках бака.

Сейчас она смотрела, как он возвращается по соседскому проулку, который как раз вел ко входу в их часть дома. Ли поднялся на крыльцо и взял у нее стакан. Голоса из телевизора разносились по задним дворам и переулкам.

— Сижу вот и думаю — он больше меня не любит.

— Папа любит свою жену и дочку.

— Он считает, что я связываю его, будто веревка или цепь. Это видно по нему. Он живет в высоком мире своих идей. Если бы не жена на шее, мир был бы совершенен.

— Здесь мы начнем все сначала, — ответил Ли.

— Все думаю — он хочет, чтоб я вернулась в Россию. Вот что для него значит «начать сначала».

— Есть такая мысль насчет России. Я еще обдумываю другую — угнать самолет, улететь на Кубу, а потом приедете вы с Джун.

— И ты застрелил человека.

— Возможно, мы с ним еще не покончили.

— Он для меня умер.

— На Кубу запрещено ездить.

— И для тебя умер. Ты оставил мне записку.

— Маленькой Кубе нужны обученные солдаты и советники.

— Напугал меня до смерти. А теперь хочешь угнать самолет. И кто поведет его?

— Дура. Летчик. Я угоню самолет. Это будет рейс в Майами, я возьму револьвер и войду в пилотскую кабину. Она так называется — пилотская кабина.

— Ну и кто из нас дурак?

— Возьму мой тупоносый револьвер. Мой двухдюймовый «коммандо».

Марина невольно рассмеялась.

— Я захвачу самолет и прикажу доставить меня в Гавану.

Теперь засмеялись оба. Они по очереди пили теплую газировку. Затем он прошелся по дому с аэрозольным баллончиком, опрыскивая тараканов. Марина наблюдала за ним из дверей. Тараканов у них было очень много, чрезвычайно много. Она сказала, что дешевым аэрозолем тараканов ни за что не вывести. Прошла за ним в кухню, говоря, что тараканы пьют эти дешевые морилки и плодятся. Он опрыскал плинтусы, тщательно, с точностью, чтобы не пролить ни капли.

Следующим вечером он повел ее во Французский квартал, и домой они ехали на трамвае. Туристы поглядывали на русскоговорящую пару. Новоорлеанская экзотика.

Они занимались любовью на узкой кровати, закрывшись в комнате. Он чувствовал, что ей хочется еще, еще чего-то — еще тела, денег, вещей, развлечений, и он таинственным образом понимал это по ее движениям, в эти живые мгновения.

Ему платили полтора доллара в час за смазку кофейных автоматов. Ремонтник жаловался, что не может прочесть записей Ли в смазочном журнале. Жаловался, что не может найти Ли, что за ним приходится бегать по всему зданию. А Ли выставлял вперед указательный палец, поднимал большой и стоял так мгновение. Затем опускал большой палец и говорил: «Бах!»

Главного здания библиотеки на Ли-Сёркл больше не было. Пришлось спрашивать, где теперь новое. Он пошел на север, затем на восток и, отыскав здание, вынул из конверта плакат и развернул его. По углам листа проделаны дырки, в них вдета бечевка. Он повесил плакат на шею, остановился у входа и принялся раздавать памфлеты, которые получил по почте от комитета «Справедливость для Кубы».

Ли надел белую рубашку с коротким рукавом и черный галстук. На плакате он написал карандашом: «Viva Fidel».

Где-то через полторы минуты примчались федералы. К нему неторопливо подошел человек, улыбаясь так, будто встретил друга после долгой разлуки. Его звали агент Бейтман.

— Честное слово. Я не собираюсь вас беспокоить или арестовывать. Давайте где-нибудь сядем и поговорим.

Они направились в жалкого вида забегаловку у автовокзала «Трейлуэйз». Стоял ранний субботний вечер, внутри никого не было. Они сели у стойки, и какое-то время изучали меню на стене. Агент Бейтман, наверное, был моложе, чем показался с первого взгляда, — со своей удлиненной головой и намечающейся лысиной он походил на школьного учителя или преподавателя естественных наук из телесериалов.

Одно у него было хорошо — ботинки, которые сияли на все четыре измерения.

— У нас в местном отделении есть на вас досье. А я — тот, кто им занимается.

— Вы ведете на меня досье?

— Со времен вашего дезертирства. Нам присылают запросы, поскольку вы здесь родились.

— Я люблю высокие потолки в старых домах и виргинские дубы.

— Потому вы и вернулись сюда?

— Со мной уже беседовал агент Фрейтаг.

— То было в Форт-Уорте. А я в Новом Орлеане.

— Россия для меня закончилась. Это было давно. Почему я не могу спокойно жить, чтоб никто ко мне постоянно не лез?

— У меня есть одна теория. Знаете, в этом мире нет ничего сложнее, чем жить обычной жизнью. Это самое трудное, осмелюсь сказать.

— Что вы хотите? — спросил Ли.