Ветер Безлюдья (СИ)

— Хочу. Давай прямо сегодня. Приготовишь? И коньяка выпьем, а то он стоит у тебя в холодильнике без дела.

Мне показалось, что в его голосе прозвучали нотки какого-то вызова. Будто бы язва вернулась, но при этом Гранид вполне дружелюбно улыбнулся.

Он на счет ужина никаких личных пожеланий не высказал, поэтому я закупила все на свой вкус. Чтобы не возиться с долгой готовкой взяла продукты больше на приготовление закусок — ингредиенты для паштета, шпинатные крекеры с кунжутом, зелень, черные маслины и четыре сорта сыров. На десерт — горький шоколад с апельсином. Оставшуюся часть работы я доделала быстро, успела ко времени и отправила заказчику маленькое превью. Засуетилась на кухне. К семи вечера я и Гранид сидели по разные стороны кухонной стойки и оба подняли маленькие каплевидные рюмки с коньяком.

— Поздравляю.

— Взаимно. Ты, наконец-то будешь свободна.

— Как и ты.

После двух крекерных бутербродов и второй рюмки, он спросил:

— Зачем ты занимаешься тем, что тебе не нравится?

Не совсем поняв о чем он спрашивает, ответила размыто:

— Эта штука называется взрослая жизнь, тут частенько приходится заниматься тем, что не нравится.

— Да ну? Не знал… — Гранид лениво качнул головой в мою сторону, в сторону кухонного уголка за моей спиной: — Ты готовишь. Вкусно, даже простое. Видно, что любишь это занятие.

— Не спорю.

— И ролики у тебя стоящие. С отдачей работаешь.

— Да.

— Курсы тебе зачем?

— Родителям хочу сделать приятное. Я ведь начинала учиться на журналиста, бросила, а их… отца больше всего, тревожит нестабильность выбранного мной визуала. Ты в курсе на сколько это ширпотребная профессия? Теперь я буду немного там и немного там.

— Послушная девочка, — с неприятной ноткой в голосе сказал Гранид и взялся за тарелки с сырами. — Пошли лучше в комнату, а то вдруг я допьюсь до беспамятства, так лучше свалюсь сразу с пола на пол, чем с этого стула.

Я согласилась и всю трапезу перенесли на тумбу, которую выкатила с прихожей зоны. Гранид сел на пол, подсунув под спину свой постельный валик, а я забралась на диван и обняла подушку. Дневной свет ушел, за окном-стеной горел огнями Сиверск, а в комнате осталась включенным только настольная лампа рядом с компом.

— Ты сам чем планируешь заняться?

— Чем и раньше — программированием.

— Уже нашел место, или сам на себя будешь?

— С завтрашнего дня отправлю резюме, а там посмотрим. А ты, если что, сможешь мне снова помочь деньгами?

— Смогу, наверное, если очень надо.

Гранид то ли чихнул, то ли громко фыркнул, и сам себе закрыл глаза худой ладонью. Потом спросил:

— А деньги у тебя откуда? Разве ты на меня еще не все спустила?

— Мне родители помогли. Они скинулись со своих пенсионных.

— Это сколько, если не секрет?

Не чувствуя подвоха, я назвала сумму. Гранид помолчал, пожевал сыр и оливки, над чем-то раздумывая, а потом произнес:

— А сколько ушло на меня, за все сразу? Вплоть до этого куска сыра?

— Я так не скажу, я же не считала.

— С вопросом не отстану, озвучь хоть примерно, округли.

Я припомнила и озвучила.

— Выходит, столько стоила тебе моя жизнь. Лечение, обеспечение, и кормежка. — Он повертел очередную оливку, наколотую на фруктовую вилочку с двумя зубцами. — А ты и сейчас не говоришь мне о том, чтобы вернуть тебе эти деньги, а даже соглашаешься снова помочь, если очень надо.

Я пожала плечами.

— Знаешь, ты такая вся хорошая-хорошая, что аж тошно становится. Иногда это в тебе не заметно, а иногда прям скулы сводит.

— Я не хорошая-хорошая.

— А ты мне деньги без возврата сможешь дать? Я возьму и уйду с концами. Без отдачи, без благодарности… взрослая жизнь называется — это когда за добро скорее пинка под зад отхватишь, а не спасибо?

— А ты такой?

— Такой, — с готовностью кивнул Гранид и очень серьезно посмотрел на меня. — У меня в жизни так, что если сам не выгрызешь, и не смоешься вовремя, останешься ни с чем. Папы-мамы не скинутся. Так что пользоваться нужно всем и всегда при любом удобном случае. Да, Ромашка?

— Откуда я знаю. Я слишком хорошая, чтобы тебя понять.

— Доверчивая дуреха…

Мысленно я с ним не согласилась, но в слух не сказала ничего. Не проклюнулось даже обиды, что обозвал. Я бы дала ему денег, если нужно, но не потому, что такая наивная и бескорыстная дура, а потому что он, куда отпираться, перестал быть чужим. Злое свойство психики, что невольно ценишь того, в кого столько вложила. Или синдром заложника, который сочувствует своему захватчику и сопереживает ему. И еще виновата та вспышка памяти. Тот осколок лета и дружбы. То его мальчишеское лицо.

— А ты… а ты как свою профессию выбрал?

— Это она меня выбрала. Я всегда рвался к компьютерам и хотел познать эти загадки цифрового мира. Как оно работает, как создавать свое?

— Расскажи.

— Зачем?

— Ты все равно скоро уйдешь, без отдачи и благодарности, как сам говоришь. Так хоть расскажи что-нибудь про себя.