Ветер Безлюдья (СИ)

— Какой ужас! Ты же к Витеньке? — И улыбнулась с таким значением, что я поняла — весь Двор в курсе «сюрприза». — Тебя там ждут! Ой… у них собака сегодня прям сумасшедшая. Посреди дня как завоет! Я поспать прилегла, так чуть с кровати не упала… Маркиз мой всю шерсть дыбьем вскинул, когти выпустил, едва из окна не сиганул. Заболел он у них что ли?

— Надеюсь нет.

Виктория Августовна открыла мне дверь, и остолбенела, всплеснув руками.

— Гос-с-споди… что случилось? Эльса, родная, как же ты так?

— Долго рассказывать. Но все будет хорошо. Ммм… я зайду?

— Да, — она посторонилась, но тут же взмахнула рукой, — но Фима и Витя не тут… я как раз должна тебя проводить.

— Куда?

— В том и секрет… тебе нужно что-то холодное приложить.

— Не стоит, не сейчас. А что с Нюфом?

Я догадывалась, что с Нюфом — пес постоянно заперт и выгуливался на привязи. И сегодня он рвался меня спасать. Каким чутьем? Откуда знал? Но с тех пор как однажды он появился из ниоткуда, чтобы проводить меня через опасный квартал, я знала — пес про пространства и недобрых людей знает больше, чем кто бы то ни было. Я бы не держала его взаперти, и была бы счастлива, если бы он ходил рядом таким клыкастым рычащим защитником. Но, увы, у него есть другие хозяева и им решать, как поступать.

— Успокоится… жалко, во Дворах ветеринаров нет. Так бы хоть понять можно, чего он с ума сошел? Да и тебе врач нужен, только…

— Во Дворах и врачей нет, и больниц, и кладбищ. Райские места где никто не болеет, не ломает ноги или руки, не ходит с фингалами. А из жизни уходят, как слоны, куда-то далеко и насовсем…

Что на меня нашло, и сама не знаю. Лицо дергало болью, я сердилась сама на себя, — не смогла сказать твердое «нет» Виктору и поехать домой. И не смогла удержать фальшивое хорошее настроение, скатившись в мрачное. Дворы именно сейчас показались мне особенно чудесными и безоблачными именно на фоне всего, что я узнала про преступность трущоб. И в этом раю я оказалась грязным пятном, битая, пыльная и чужая.

Бедная Виктория Августовна застыла в недоумении, не ожидав и не зная, что мне сказать. Не в духе это было. Не говорили здесь о таком. И не с тем настроением прежде я появлялась у них в гостях. Но, что поделать? У жизни есть не только светлые и счастливые моменты, но и темные, болезненные.

— Привет, Нюф!

Пес громко ворчал и пыхтел носом прямо в дверную щель у пола. Мне он радовался не смотря ни на что!

— Перед соседями так неудобно. Пусть тут остается, а мы пойдем.

Прошли мы всего два этажа ниже, и зашли в квартиру — планировкой в одну комнату и кухню, но с такой же большой прихожей, как и в доме Виктора. Пахло едой, цветами и чистотой. Двухстворчатая дверь в комнату распахнута — с накрытым на четверых столом, большим букетом пионов, и рядом я увидела спину Ефим Фимыча, — он настраивал старый телевизор. Обернулся:

— Пришли! Ой…

Виктор выглянул из проема кухни и тоже остолбенел. Я неловко улыбнулась и сняла со здорового плеча рюкзак.

— Это… разувайся, проходи.

Я скинула и кеды и ветровку Андрея, прошла к столу. Среди гробовой тишины по ушам внезапно ударил звук телевизора, который решил наконец-то поймать антенной нужный канал: «Тяжело тебе будет на чужбине. А здесь эти стены сохранят тебя от навета и тюрьмы» — с чувством сказала монахиня. «И от жизни» — ответила ей печально молодая женщина.

Я узнала кинокартину. Тот же самый, любимый фильм бабушки с героем Алешей Корсаком. Впервые попав в гости к родителям Виктора я его же смотрела по телевизору, только другой эпизод. Чувство ностальгии кольнуло сердце — тут я больше не ощущала того щемящего счастья семейного уюта, который вдохнула впервые во Дворах. Часть меня была здешней, но другая часть — чужой.

Как на чужую смотрел на меня Виктор, продолжая молчать и разглядывать порванную одежду, синяки и бинты на ладонях. Ефим Фимыч смотрел сокрушенно. Кажется, он не рассказал семье о той выходке, что я учинила в Печатнике сегодня.

— А что за сюрприз?

— Папа, выключи пожалуйста звук…

Фильм умолк, унося прекрасную даму с кавалером прочь из монастыря.

— Это твоя квартира… здесь, теперь…

— Простите меня… но я не перееду.

Виктория Августовна покраснела, открыла рот и ее глаза заблестели внезапными слезами. Она хотела на вдохе что-то сказать, но ее муж торопливо вышел в коридор и взял под локоть:

— Виктория, давай-ка дома подождем. Пусть дети поговорят. Погоди плакать, они договорятся…

Мы остались вдвоем.

— Что с тобой случилось?

— Подралась.

Он кивнул, прошел в комнату и сел на один из стульев. Стоять мне тоже было тяжело, и я поступила также.

— Нет… что с тобой случилось вообще? Целиком. Откуда в тебе взялось вдруг все это?

На несчастного Виктора было жалко смотреть. В темных красивых глазах столько боли и разочарования, что испытала то ужасное чувство, которого боялась, — предательство. Я все предавала.

— Я люблю Дворы, я благодарна тебе и твоей семье за то, что вы так добры… тихая гавань — здесь. Но жизнь моя — там. И всегда была там.

— Ты не такая, как все с континента, Эльса!

— Но я и не такая, как все здесь.