Ветер и мошки (СИ)

— Из текста письма, — сказал Штапер, призывая собравшихся к вниманию, — можно сделать, как минимум, два вывода. Первое: сами прорывы не воспринимались тогда событиями, представляющими большую опасность. Мало того, они как бы вытирались из памяти, и, боюсь, Григорий Сергеевич Ставицкий, ставший для нас ценным свидетелем, в дальнейшем забыл и о черновике письма, и о его сути. В крайнем же случае, произошедшее объявлялось местным феноменом, как в Торжоеве пятнадцатью годами позже. Второе: прорывы того времени не имели сегодняшней интенсивности и были крайне нерегулярны. Если, опять же, мы не имеем дело с сознательным замалчиванием информации со стороны властей.

— Не имеем, — сказал шеф.

— Но изъятые номера «Народного проспекта» и «Путевого»…

— Коля, мы это уже обсуждали. Дела далекой старины должны волновать нас в последнюю очередь.

— Тем не менее, — не унимался Штапер, — у меня есть основания…

Шеф сморщился.

— Коля, вот скажи. У тебя случилось помутнение. Во время этого помутнения ты написал статью о том, как доить стрекоз и получать стрекозиное молоко в промышленных масштабах.

— Почему стрекоз? — удивился Штапер.

— Не важно, — раздраженно сказал шеф. — Статья о дойке стрекоз. Не хочешь стрекоз, значит, о дойке «божьих коровок». Только наутро ты просыпаешься с жуткой головной болью и видишь, что разослал статью не только по внутренней сети мне, Солохину и, например, Гриммару, но и в издания вроде «Вестника животноводства» и «Новых технологий». Причем, масштаб помутнения встает перед тобой во весь рост, так сказать, с первых строчек… Твои действия, Коля?

— Ну…

Доктор на несколько секунд ушел взглядом в себя.

— Тут и думать нечего, — нетерпеливо сказал шеф. — Ты любым способом захочешь, чтобы тот бред, что ты написал, в изданиях ни коим образом не появился. А мне и Солоухину…

— И мне, — сказал Камил.

— Да, и Гриммару, — кивнул шеф. — Всем нам ты будешь слать слезные сообщения, чтобы мы удалили, посланное тобой, не читая. Не заглядывая. Не окидывая даже одним глазком. И я вполне допускаю, что с номерами «Народного проспекта» и «Путевого» вышла такая же оказия. Кроме того, основательно мы взялись за прорывы где-то полвека назад. Было бы кому и что прятать.

Штапер всплеснул руками.

— Хорошо, хорошо, Марк, здесь ты меня уел, — он поморщился. — Я могу продолжить?

— Пожалуйста.

Собираясь с мыслями, доктор пролистнул несколько изображений на экране. Докладные записки почти вековой давности сменили друг друга, потом мелькнул нарисованный от руки график.

— Итак, — сказал Штапер, останавливаясь на таблице, где напротив столбца с годом стояло количество прорывов, — я собрал статистику. Государственное статистическое бюро стало фиксировать прорывы лишь девяносто два года назад, поэтому те случаи, что были раньше, в моей таблице идут общим числом. Они в самом верху. Видите? Грубо говоря, за сорок пять лет после Ставицкого документально подтверждены восемь прорывов. То есть, по одному прорыву приходится на каждые пять с лишним лет. Ниже идут уже официальные цифры, и там, где не было прорывов, я просто опускал год. Что получается? Мы видим, что частота прорывов медленно растет. И есть всплески, где случаи происходят по одному, по два в год. Это восемнадцатый и девятнадцатый годы прошлого столетия, а также вся первая половина сороковых. С чем это связано, до сих пор неизвестно. Но об этом позже.

Последний всплеск — конец восьмидесятых, начало девяностых годов. Здесь мы поймали целых три прорыва за один год, если помните.

— Мне было семь, — сказал Пепельников.

— Мне было одиннадцать, — сказал Купнич. — Два прорыва, кажется, шли один за другим. Тогда накрыло Кряжин, а мы находились в пятнадцати километрах. Кроме забитых трасс, ничего не помню.

— Молодежь, — вздохнул шеф. — Это было время Липмана и Сорокина. Вам до них еще расти и расти.

— В конце февраля, — сказал Штапер, — прорыв случился в Раве Великой, попали в него две тысячи человек, и только он был локализован, как грянул Кряжин. Это был один из самых тяжелых по жертвам прорывов. Густонаселенный район. Семьсот восемьдесят пять человек погибли, трем тысячам четыремстам понадобилась длительная реабилитация. И еще: прорыв держался около трех дней, шестьдесят девять часов, если быть точным. После этого исследования по локации и купированию прорывов были форсированы. Группа Тишковского-Пека вышла на теоретическое обоснование энергетических выбросов из параллельного мира, была построена математическая модель и разработан инструментарий по определению и фиксации прорывных каналов, одновременно группы Жумагулова-Троббета и Лескова-Гройфа-Туманова занимались возможностью подключения к этим каналам, управления ими или же операций по их схлопыванию.

Доктор вывел на экран видеофрагмент, где десяток людей в белых комбинезонах с радостными криками скакали между столами на фоне экранов с пляшущими цветными диаграммами. Смотреть на это без улыбки было нельзя. Взрослые дети!

— Ну, это-то зачем? — фыркнул шеф, молодой двойник которого мелькнул в кадре.