Таня пошла наискосок, чтобы сердобольный мужчина не увязался следом. Ноги понесли ее не к рынку. Ноги понесли ее к Лидке домой. Она бы не смогла сказать, который сейчас час, какими буераками и как пробиралась к чужому дому, но обнаружила себя на лестничной площадке прямо перед знакомой дверью. Второй этаж, квартира третья. Руки протяни — и вжимай кнопку звонка, пока мир не треснет.
Ведь если Лидка дома…
Думать об этом, наливаясь отчаянием и болью, можно было до морковкина заговенья. Но решиться сил не хватало. Таня стояла, а пальцы так и не могли преодолеть короткий, десятисантиметровый отрезок по воздуху. Словно им нужен был какой-то сигнал, знак свыше. Или же стоило просто повернуться и уйти?
— Я мигом, солныш…
Дверь перед Таней распахнулась, и Лидкин сожитель шагнул за порог, грозя с ней столкнуться. Было забавно наблюдать, как мелкая улыбка пропадает с мордатого лица, а в маленьких глазах искорками рассыпается испуг.
— …ко.
— Здрасьте, — сказала Таня.
Несмотря на то, что Коля весил, наверное, под сотню кило, она легко, тычками, загнала его обратно в прихожую.
— Лидочка! — издал вопль сожитель, которому, видимо, показалось, что сейчас его будут убивать.
— Ну что там?
Лидка в халате, с руками, белыми от муки, появилась из кухни. Почему-то не само наличие подруги дома, когда она должна бегать по городу в поисках украденного щавеля, не домашний вид, а именно эти руки, легкомысленно обвалянные в муке, произвели на Таню самое черное впечатление.
— Вот как? — каркнула она во все горло. — Блины печем?
— Таня!
Ох, черно, черно. Воздуха! Ее словно ветром выдуло из квартиры, и крик догнал ее уже на ступеньках. Таня обернулась, чтобы поймать в поле зрения всплывшее над перилами Лидкино лицо.
Что там было в этом лице? Досада?
— Танька!
— А я-то думала…
Горечь не дала договорить. Слезы в глазах размыли и белый потолок, и стену, и Лидку, которая и шага не сделала на пролет. Могла, но не сделала. Могла.
— Тань, я потом… Послушай! Тут ситуация, Коля задолжал… Я бы тебе со временем… Пойми же, пойми, нам сейчас больше нужно!
— А мне? — вскинулась Таня. — Мне не нужно? Зачем цирк этот? Чтобы я, как дурочка, повелась?
— Ну…
— Зачем? — спросила Таня, чувствуя, как слезы жгут щеки.
Лидка выпрямилась и отряхнула руки.
— Да иди ты в задницу, подруга! — неожиданно сказала она и скрылась в квартире.
Хлопнула дверь. Крупинки муки еще сыпались как мелкий-мелкий снег.
— Это мой… — просипела Таня перехваченным горлом. — Мой щавель.
Только увещевать пустоту лестничной площадки было бессмысленно.
Разевая рот, Таня вывалилась из подъезда. Казалось бы, открытое пространство должно помочь. Помогает же рыбе большая вода? Но по факту сделалось только хуже.
Тварь! Тварь! За что? Со школы ведь дружили! Таня не понимала перемены. Только что щавель в четыре руки… Ну, объяснила бы, все мы бывали в разных ситуациях, жизнь у нас как дорога с ямами, то яма, то канава, черт с ней, потерпела бы жареная курица в изгнании, но вот так, надеясь выручить пятьсот рублей втихую? Пятьсот рублей! Не бог весть какое богатство. Ой-ой, Коля задолжал!
Да хоть бы он сдох!
Небо опрокинулось чашей, и Таню замотало под ним, как шарик в стаканчике у вокзального «наперсточника». Кручу-верчу. То деревья совершали набег, брызгали листвой в глаза, то асфальт прыгал, грозя поцеловать в колено, то провода, расчертившие воздух, тянулись к горлу.
Как? Куда? Зачем? Прочь, прочь от дома, с ненавистной улицы, от предавшей подруги. Слезы со щеки тоже прочь. Не дождешься, Лидочка! Ладно, подумаешь, и не такое переживали. Ох, черно!
Запутать хочу.
Остановилась она, только когда боль хищным зверьком вцепилась в бок. Вздрогнула, вскинула голову, прижала ладонь и оглянулась, переступая. Что за блажь? Куда это ее умотало? Из зарослей репейника да крапивы выглядывала косая изба с дырявой крышей, горбом выгибалась грунтовая дорога и белело кирпичное здание с проломами в обращенной к Тане стене. Казалось, в здание дважды ударили чугунной «бабой». Перекрывая часть пространства, висела решетчатая воротная створка. А там, откуда Таня пришла, кренился дощатый забор и тянулся к хмурому небу короткий палец водонапорной башни. И никого. Ни транспорта, ни людей. Собачий силуэт только промелькнул и пропал.
Сюр какой-то.
Наверное, надо было просто повернуть назад. Это было самое разумное. Но в голове у Тани почему-то топографически сложилось так, будто дальше, за проломленным зданием, может, метрах в пятидесяти, находится старое депо, и, обогнув его, по рельсам можно легко выйти с окраины на улицу, соседствующую с вещевым рынком. Ну, возможно, не совсем соседствующую, не ведущую в верном направлении. Город-то она все-таки знала.
Поэтому по тропке она пошла вперед, внимательно смотря под ноги. Пролом открыл вид на внутренности здания, усеянные строительным мусором. Какое-то оборудование ржавело в углу. Потом потянуло дымком.