Ветер и мошки

Он мотнул головой и заковылял подальше от пестрой людской реки. Она еще слышалась за спиной, но уже не имела над ним власти.

— Дурачье. Уроды. Слепцы, — прошептал Камил. — Это же по вам и шибанет. Недоумки. Не чувствуете, что ли?

Пошатываясь, он набрел на крыльцо, высоко вздергивающееся к заколоченной двери, и сел на ступеньку. Руки на коленях дрожали. К пустому запястью бы эмофон. Впрочем, чего там смотреть?

Каменный двор-колодец изгибался кишкой. Кирпичная глухая стена под углом врастала в серую пятиэтажку. Коробка лифтового ствола рыжела ржавыми листами.

— Ладно, — сказал себе Камил. — Ладно. Здесь просто так живут.

Он видел, что этот мир гораздо жестче и злее его родного мира. Он чувствовал это. В памяти Василия и прежних носителей имелась информация о недавних жутких здешних войнах. Десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы мертвецов. Каких-то пятьдесят лет назад. Абсолютная бесчеловечность. Красное, красное, красное!

И сейчас тоже гибли люди. То здесь, то там, в разных точках Земли. Из-за чужой ненависти, жажды наживы, страха, зависти.

Ох, дурачье.

В мире Камила последняя война случилась триста лет назад. Войско сумасшедшего короля Карла Кээле попыталось приступом взять Ладожье. Пятьсот убитых. И все. Все! И Карла Кээле, связанного, бросили свои же. Конфликты случались и потом, и армия Фридриха сто пятьдесят лет назад стояла против армии Михаила. Грозно стояла. Только не произвела ни одного выстрела.

Мы мягче, подумал Камил, похлопывая по дереву ступеньки, мы добрее, мы не заряжены негативом, мы, черт возьми, понимаем друг друга и помогаем друг другу. Возможно, мы просто умеем остановиться.

А вы?

Он слепо посмотрел на глухую стену.

Только гадить, похоже, вы и умеете, проросло в нем. Даже если неосознанно, но ведь гадите все равно. Всех вас следует… Нет, нет, усмехнулся он, это я уже вашими категориями… Давить будем избирательно.

Митинги у них. Они не рабы.

— Сидишь?

Сбоку надвинулся, навалился на перила мужчина в грязных штанах и криво застегнутой куртке. Дохнул перегаром, вытаращил пьяные глаза, ожидая ответа.

— Сижу, — сказал Камил.

Мужчина кивнул. Покачавшись на нетвердых ногах, он указал пальцем на заколоченную дверь.

— Федька здесь жил.

Продолжения не последовало. Молчание длилось с минуту. Камил не стремился к продолжению разговора. Мужчина же словно выключился. Стоял, свистел носом. Потом очнулся, как будто вспомнил что-то, и оттолкнулся от перил. Но через секунду вернулся.

— Фамилия у него была смешная…

Серый, с зажившей ссадиной лоб мужчины сморщился. Глаза затуманились. Обломанный ноготь прочертил в мягком дереве кривую линию.

— Смешная, — повторил мужчина.

— И что? — сказал Камил.

— Кто его помнит, Федьку-то? Никто не помнит. А я помню. Он лохматый был. Тощий, но сильный. Пили мы вместе. Он, выпивший — то, совсем лыка не вязал. Буйный становился. Руки как палки, и машет…

Незваный собеседник издал хриплый смешок.

— А я его в пол — мордой, — сказал он, наклоняясь к Камилу. — И держу, пока он, значит, ногами…

— Да ты добрый человек, — сказал Камил.

Мужчина задумался.

— Наверное.

— Может, скажешь в какой стороне Свиридова?

— Свиридова? — мужчина отлип от перил и уставился на арку, через которую попал во двор Камил. — Так там она самая… — он развернулся всем телом к противоположному проходу. — Или нет…

— Ясно, — сказал Камил, поднимаясь.

— Рубль будет?

— Нет.

— А если я тебя проведу? — пьяно подбоченился мужчина.

— Куда?

— А куда тебе надо?

— На Свиридова.

Мужчина замотал головой.

— Нельзя.

— Почему?

— Жена бывшая, тварь… там она… Давай на Северную? Я тебя на Северную — в один счет. Она тоже на «с».

— Мне нужно на Свиридова, — сказал Камил.

Мужчина сузил глаза.

— Так ты что, типа, к ней?

— К кому?

— К бывшей моей!

Мужчина попытался схватить Камила за грудки, но тот легко отвел руки. Простая подножка свалила противника на асфальт.

— Не рыпайся, — посоветовал Камил, фиксируя лежащего ногой.

— Да я… да ты…

Барахтающийся мужчина был похож на жука, насаженного на иголку. Зрелище было отвратительное.

— Дурак, — Камил убрал ногу.

В глазах его потемнело, шею скрутило, и он чуть ли не вслепую пошел к выходу со двора.

— Ну и иди, топай! — выкрикнул вдогонку мужчина.

Камил не оглянулся. Кирпичная стена под ладонью давала направление. Из приоткрытого канализационного люка дохнуло теплом и вонью. Это мне плохо или Василию плохо? — спросил себя Камил. Он захотел убраться отсюда побыстрее. Не со двора, не с улицы или из города — из мира.

Люди здесь генерировали негатив. Каждый, кто во что горазд. Не мудрено, что случались прорывы. Камил чувствовал, как ядовитая атмосфера общей ненависти разъедает его самого. Как его подготовка пасует перед действительностью. Многомесячная выдержка облезала, как кожа.

Ничего, будет и ответ!