Ветер и мошки

Ох! На улице его неожиданно отпустило, и он заморгал, удивляясь тому, что вокруг светло. Оказалось, что можно глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Вот ларек, вот магазин, дальше, кажется, детская площадка — страшные деревянные фигурки и приземистое здание просвечивали сквозь кусты. Видимо, негатив генерировался областями, участками. Попал в такую «яму» — скажи «спасибо», если ноги унес без каких-либо последствий. То-то его в автобусе прижимало. Провезло, наверное, через три или четыре участка.

А может и люди такие области за собой тащат, подпитывают, подумалось Камилу. Поговорил с человеком, зарядился, потянул часть негатива за собой. И вот уже два генератора генерируют.

— Подскажите, пожалуйста, где Свиридова, — обратился он к проходящей мимо женщине, как за подаянием.

Женщина была крупная, грудастая. На толстых ногах стояла как на столпах. Она смерила Камила презрительным взглядом.

— Что, забыл, где живешь?

— Почему? — спросил Камил.

— Потому что пьянь, — сказала, будто сплюнула, женщина и быстрым шагом пошла от него подальше.

Носитель всколыхнулся, потребовал догнать ее и добиться извинений, но Камил его даже слушать не стал. Время на всяких дур он тратить не собирался. Потом видно же, что дура опасная, сама по себе как бомба, начиненная криком, руганью и агрессией. Тронь — мозг порвет.

На углу Камил выбрал направление. Василий здесь как-то был. Улица Свиридова в его памяти отпечаталась чередой домов и стеклянным павильоном ресторана «Прибой». В ресторане праздновалась свадьба друга Лехи. Шумное было заведение, с «живым» звуком, репертуар — от Кобзона до Токарева. Пей да танцуй.

Что за свадьба была! В нынешние времена такой стол организовать — квартиру продать надо. Ну, гараж-то точно! Салаты, горячее, карбонад, языки говяжьи! Водки — ящика три. Плюс шампанское и коньяк «Белый аист».

Отметили — не забыть! До сих пор…

Опомнившись, Камил выпнул заностальгировавшего носителя в его закуток. Нечего. Тоже, наверное, генерировал негатив втихую. Или даже в открытую. Не скинуть ли тебя, Василий, в конце миссии с крыши? Молчишь? А что, если таким образом, можно предотвратить очередной прорыв?

Злые вы, злые вы люди. И не лечитесь.

Камил выбрался на улицу Свиридова и двинулся нешироким тротуаром, отсчитывая номера домов. Двадцать первый. Девятнадцатый. Семнадцатый-а.

Он замедлился, соображая, что если зданию детского сада присвоили такой номер, то, наверное, следует ожидать и семнадцатый-б, и семнадцатый-в. Правда, проходя, он их что-то не заметил. Возможно, они располагались в глубине микрорайона. Если вообще были.

Семнадцатый дом без непонятных приставных литер проявился, как ему и положено, следующим и вырос перед Камилом на девять жилых этажей. Замечательно. Серо-желтый фасад. Застекленные балконы. В цоколе — аптека и парикмахерская. Полоска газона совсем символическая. Пять или шесть подъездов. Он был прекрасен, этот дом. Он знаменовал собой близость исполнения миссии.

А Рябцев пусть развлекается с Эльвирой.

Камил невольно ускорил шаг.

Пятна…

Шестиэтажка, отнесенная дальше от улицы и поставленная торцом, неожиданно обладала тринадцатым номером. Камил даже вернулся метров на тридцать назад, чтобы убедиться в том, что дом, который он только что миновал, действительно семнадцатый. Табличка на стене говорила об этом однозначно.

Итак, семнадцатый. А после него — тринадцатый. Где же пятнадцатый? Очень интересно.

После тринадцатого дома имелась поликлиника. Улица Свиридова, одиннадцать — а. Логика, в сущности, была. После тринадцатого по убыванию и должен следовать номер одиннадцатый. Подумаешь, буковку присобачили. Но пятнадцатого-то нет!

Камил почувствовал беспокойство. Нет, земля еще не ускользала из-под ног и сердце не отстукивало тревожные позывные, но некоторое неудобство в груди обозначилось. И в горле пересохло.

За поликлиникой с пугающе длинным ограждением стояла девятиэтажка, отмеченная двумя соседствующими единичками. Номер одиннадцать. Без букв. У дверей продуктового магазина на первом этаже теснилась очередь, завиваясь к торцу. Давали колбасу, сервелат, по две палки в одни руки, и счастливые обладатели с боем прорывались наружу. Очередь пухла, двигалась медленно, и Камил ощутил, как тяжело, густо завариваются в людях недовольство, злость и отчаяние. Но делать было нечего — подошел.

— Извините… — сказал Камил.

— Не пустим! — тут же крикнула какая-то старуха. — Иди в конец, ханыга!

— Нет-нет, я не в очередь, — сказал Камил. — Я пятнадцатый дом ищу.

Женщина, к которой он обратился, посмотрела на него, как на идиота.

— Так идите по улице, — махнула она сумкой. — Этот — одиннадцатый, дальше — тринадцатый…

Камил кивнул.

— А потом — семнадцатый. А пятнадцатого — нет.

— Что ты глупости-то говоришь! — опять встряла старуха. Глаза у нее были злые, а рот согнут в подковку. — Такого никогда не бывало, чтобы дома не было! Ты ври, ври да не завирайся! После тринадцатого пятнадцатый по любому должен быть!

— Он, скорее всего, дальше, — сказала женщина. — Вы, наверное, невнимательно смотрели.

— Так он же похмельный! — хохотнул кто-то.