Ветер и мошки

Она вздохнула и засопела, уснув буквально за секунду. Камил прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Телевизор мерцал беззвучной картинкой. В телевизионном мире кто-то кого-то встречал, искренне тряс руку. Вспышки фотоаппаратов выбивали из встречающихся улыбки, будто бонусы в видеоигре.

Олежек спал. Лицо его было напряжено, губы закушены, и Камилу почему-то казалось, что он видит сон про войну. Посидев немного перед экраном, Камил прошел на кухню, вымыл посуду, протер стол, убрал хлеб. Потом застыл у окна, разглядывая темный двор с единственным раздающим электрический свет фонарем.

В круге света стояла скамейка, на скамейке сидел человек в костюме. Сложенный плащ его лежал рядом. Заметив в окне Камила, человек помахал ему рукой.

Волков.

Камил показал ему ладонью, чтобы уходил. Волков покивал, но не двинулся с места. Шел бы ты, Волков. Душу выворачивало. Камил поежился, сел на табурет. Губы растянулись в оскал. Что ты за оперативник, в конце концов? — задергало в голове. Она — никто тебе. Вообще. Иди и убей. И забудь, что из тех, кого группам не получилось устранить, не было никого, кто послужил бы повторным проводником.

Как бы смысл в одной острастке…

Но ведь можно, можно, наверное, и пожалеть! — вспыхнуло в нем. Если просто включить голову, при чем здесь Таня? Ни при чем. Ее саму так шваркнуло и размолотило, что временные психорасстройства у большинства жителей «Ромашек» — сущие цветочки по сравнению с тем, что пришлось пережить ей. Три урода вот точно при чем. А она?

Мы же вслепую, бездумно — на!

Из гостиной чуть слышно мыкнул Олежек, и Камил, оборвав мысль, поспешил на голос.

— Где болит? — спросил он, склоняясь.

Олежек вращал глазами и возил по бедру левой рукой.

— Мы-ы-ы.

— Я понял. Давай только потише.

Закаменевшую мышцу Камил нашел быстро. Икроножная на правой. Пальцы у Василия были сильные, рабочие, десяток движений — и твердость ожидаемо сошла на нет, обе мышечные головки, латеральная и медиальная, опали, продавливаясь под ладонью.

— Лучше? — спросил Камил.

— Мы, — облегченно сказал Олежек.

— Как насчет общей программы?

— Мы?

Камил растопырил пальцы на обеих руках перед глазами лежащего, словно демонстрируя набор из десяти инструментов.

— У меня есть кое-какой опыт.

— Мы, — сказал Олежек.

— Понял. Приступаю. Сначала ложимся на живот.

Камил в два приема перевернул Олежку и какое-то время мял, массировал пальцами его шею, плечи и спину. Там, где замечал напряжения, надавливал сильнее, добиваясь расслабления мышц.

Олежек взмыкивал в подушку.

— Терпи, — сказал Камил. — Таня ведь также массирует?

— Мы.

— Мягче?

— Мы — а.

— Ах, мы — а!

Камил размял парню ягодицы, бедра, добрался до ступней. Выдохнув, перевернул, отер клиенту полотенцем потное лицо.

— Как состояние?

Олежек нашел силы улыбнуться.

— Мы!

Камил повел плечами.

— А я вот, не поверишь, никак не «мы». С непривычки — устал. Не практиковал давно. Как рука?

— Мы.

Олежек согнул два пальца.

— Ладно, — кивнул Камил, — мы и ее.

Он с усилием, чувствуя, как начинают ныть костяшки, «прошел» от бицепса к запястью. Олежек шипел, как чайник.

— Неужели больно? — спросил Камил.

— Мы, — прозвучал ответ.

Понять его было несложно.

— Это хорошо, что ощущается. Все бы так ощущалось.

— Мы.

После массажа Камил какое-то время сидел, опустив кисти рук между колен, давая им отдых. Олежек без стеснения его рассматривал. Камил же изучал подрагивающие пальцы. Сколько там времени?

Пора!

За окном было темно. Яркая лампочка делала комнату герметичной, словно ничего вне нее не существовало.

— Хочешь, расскажу историю? — спросил Камил, подняв голову.

— Мы, — согласился Олежек.

Камил выключил телевизор.

— Представь, что где-то есть иной мир, — сказал он негромко, накрывая лежащего тонким одеялом. — Представь, что этот мир похож на здешний. Очень похож. Но процессы в нем идут мягче, что ли, плавнее. В том мире почти не было войн. Нет, какие-то вспышки агрессии, конечно, случались, но у них никогда не было возможности превратиться в жернов, перемалывающий человеческие жизни сотнями, тысячами или миллионами за раз.

Пожалуй, люди там менее эмоциональны. Они добрее и более склонны к компромиссам. Тот мир, возможно, в силу этой или иных причин развивался медленнее, но сейчас технологически уже вырвался вперед, а в плане человечности, взаимоотношений между людьми оставил здешний мир далеко позади.

Олежек фыркнул.

— Ты не смейся, — сказал Камил. — Может быть, я слегка приукрашиваю, но на то и история, так? Это очень хороший, светлый мир. В нем не было темных страниц, ну, разве что были серые.

Он вздохнул. Олежек смотрел в потолок, потом закрыл глаза.

— Ты слушаешь?

— Мы.

— Ну, вот. Потом в этом мире стали замечать, что всплески агрессии, которые у них происходят, помешательства и расстройства, имеют не вполне объяснимый характер. Представь, ни с того ни с сего вдруг целый город поддается панике. Или два района внезапно сходятся в рукопашной. Без причины.