Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню

…На истоптанный снег косо серые тени ложатся…
В спину бить – у беды на Изломе в привычку вошло.
И опять остается одно: стиснув зубы, держаться —
И не сметь показать никому, как тебе тяжело.

И не выдать, как плохо тебе. И не сметь пошатнуться…

Даже зная: придется теперь сжиться с этой бедой.
Ты поверил: тому, что в Закате горит, не вернуться —
А оно из глубин встало вновь, как туман над водой.

Как над черным и стылым окном полыньи – пар морозный…

Тень чудовища… Кто же мог ждать, что она оживет?
Значит, делай, что должен: с судьбой шпагу скрещивать поздно.
Как ни больно – до судорог – снова вмерзать сердцу в лед.

Улыбаться тебе тоже будет отныне труднее…

На войне – там хотя бы все просто: есть враг – и есть бой.
…Тонок лед под ногой. Он – холодный, но смерть холоднее.
И она нынче вновь разминулась лишь чудом с тобой.

«Я привыкну», – звучит это страшно. А выстоять надо…

Но, назло и судьбе, и недоброй ее ворожбе,
Те, кому ты стал дорог, с тобой на сей раз будут рядом —
И схватиться с бедой одному не позволят тебе.

Друг шагнет в темноту, заслоняя тебя от удара.

Друг подставит тебе, слов ненужных не тратя, плечо…
И она ослабеет – давящая хватка кошмара.
И поймешь ты: винить себя тут ты не вправе ни в чем.

Сможет слишком замерзшее сердце, оттаяв, согреться.

Неужели ты в этом опять усомнился, скажи?
Как и в том, что, когда сердцу есть на кого опереться,
Много легче и верить в весну, и сражаться, и жить…

I. «ОТШЕЛЬНИК» [3]

Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия провидения.

Александр Сергеевич Пушкин

Глава 1 Западная Придда. Васспард

1 год К. Вт. 17-й день Зимних Ветров

1

Зайцы есть зайцы, пусть четырежды шляпные: когда улепетывают, ни вперед, ни по сторонам не глядят, эти тоже не глядели, вот и выскочили на «фульгатов». Полковник, больше похожий на секретаря значительной персоны, парочка штабных капитанов, с полдюжины солдат и столько же лакеев, один из которых оказался очень разговорчивым.

– Не полковник они, – разорялся все еще смазливый малый лет тридцати. – Перевязь нацепили, только по закону их не производили. Жалованье задерживают, от себя не отпускают, и Заль такой же, а мы честные олларианцы и изменять не хотим. Было б можно, ушли, только опасно, да и стыдно за полгода безупречной-то службы с пустыми руками домой… Сколько раз спрашивали, а нам посулы напополам с зуботычинами. Нехорошо!

– Нехорошо, – согласился Лионель, проглядывая отобранные бумаги, которых оказалось на удивление много. – Настоящий полковник так никогда бы не поступил.

– У меня не было выбора, – с неожиданным достоинством возразил до того молчавший трофей. – Господин маршал, могу я просить вас о разговоре наедине? Очень кратком.

– Будь по-вашему, – согласился Ли, в ряде случаев полагавший присутствие охраны излишним. – Выйдите.

«Закатные твари» опасности для командующего не видели никакой и посему исчезли быстро и бесшумно, почти расточились, не забыв, однако, прихватить болтливого слугу и положенные за успешную охоту наградные.

– Благодарю вас, господин маршал, – проникновенно поблагодарил пленный. – Признаться, я в первый раз за полтора года спокойно усну.