Ветер кружит листья (СИ)

— Тсурэн, я… Пожалуйста, позволь мне сегодня отдохнуть. Великая Зерет вернется завтра, и тогда ты сможешь поговорить с ней. А сегодня мне хотелось бы…

— Позови ее.

— Но брат!..

— Позови ее, — раздельно повторил Тсурэн.

Глаза Митсу погасли. Его лицо обрело обычное, усталое и отстраненное выражение.

— Как скажешь, брат, — тихо ответил он.

Митсу все еще сидел на траве. Он сложил ноги и выпрямился. Медитация продлилась около двадцати минут. За это время капли дождя стали падать чаще, вдалеке, где-то на краю черной пелены туч, прозвучал раскат грома. Тсурэн неподвижно стоял и внимательно изучал лицо брата. Наконец веки Митсу приподнялись, обнажив часть белков глаз.

— Чего ты хочешь, дитя? — спросил голос Митсу, но Тсурэн знал, что телом брата в обход его сознания управляет сама Истинная Мать.

Тсурэн вздрогнул и выпрямился. Впервые он говорил с Зерет напрямую и даже не знал, как ему обратиться к ней.

— Госпожа, в последнее время, вот уже несколько месяцев, видения Митсу содержат лишь обрывки истории Высших Пауков. Они завораживают, но не делают нас сильнее. До сих пор опосредованно ты была нашей наставницей, и мы все еще нуждаемся в твоих наставлениях.

— С тех пор, как мой дух отделился от тела, я лишилась способности лгать. Даже управляя этим хрупким сосудом, я лишь выражаю посредством его речи собственные мысли, которые не могу исказить. Знаешь ли ты, что заставило меня отказаться от воссоединения с предками и цепляться всеми лапами за этот мир? Влачить жалкое существование в виде призрака, эха моего прежнего облика и силы?

— Что же, Истинная Мать? — спросил Тсурэн. Волнение изменило его лицо, сделав еще более красивым, чем у брата, в холодных глазах зажглось пламя.

— Ненависть, — прошипел Митсу.

— Ненависть? Но я всегда думал, что Высшие Пауки отличаются от прочих разумных созданий холодностью и расчетливостью…

— О, да! Именно эти качества позволили моей ненависти сохраняться в неизменном виде веками. И сейчас, спустя почти шестьсот лет, я так же ненавижу Пурпурного охотника, истребившего мое потомство, как в тот момент, когда он пронзил мое тело каменными копьями, а затем дал уползти в эту пещеру умирать от моих ран в одиночестве, вдали от дома. Дитя, все мои надежды и чаяния погибли в тот день после мучительной агонии вместе с бренным телом. Но как мой дух мог расстаться с этим миром после такой несправедливости? Пурпурный охотник присвоил мои мечты и славу воительницы: он создал собственное царство, наплодил потомков и стал героем поэм. И никому нет дела до того, что свой боевой опыт и силу он приобретал, убивая моих детей!

— Мать читала нам эту поэму с невыразимой печалью. Она всегда говорила, что людям свойственно переиначивать прошлое, подчас меняя местами героев и злодеев. Значит, Ооцуцуки Нохара — Пурпурный охотник, о котором ты говоришь, а царство его — Деревня Звездопада, где мы когда-то родились и жили…

— Наконец оно приходит в упадок, а я нашла достойные орудия для своей мести. Да, время пришло. Дитя, цени своих брата и сестру, поверь, преданность и сила, слитые воедино — редкая драгоценность. Мне пришлось отдать часть своей души, чтобы обрести ее. Вы — мои последние потомки, мои наследники. Однако наследие это включает в себя не только дары, но и обязательства. И если вы их выполните, клянусь солнечным и лунным светом, я научу вас всему, что знаю сама, и помогу обрести силы, недоступные простым смертным. Кроме того, эти силы будут отличаться от земных, а значит, сделают вас менее уязвимыми.

Тсурэн улыбался, ясные, прозрачные глаза его блестели.

— В чем будет состоять твоя месть? — спросил он. — Что ты хочешь сделать нашими руками?

— Я хочу истребить род Ооцуцуки Нохары и лишить его незаслуженной славы. Пусть его царство опустеет и превратится в призрак! Пусть некому будет даже вспоминать о прошлом! Пусть люди трепещут и опускают глаза, заслышав имена Нохара или Звездопад! Воздаяние, а не жестокость, справедливость, а не бездумное уничтожение — вот мои цели.

— Они будут достигнуты, — спокойно ответил Тсурэн, — как только мы станем достаточно сильны.

Южный край небосклона разрывали молнии. Ветер внезапно смолк, и дождь полился в полную силу, прибивая траву и цветы к земле. Митсу устало поднялся на ноги и отер воду с лица, хотя она тут же залила его снова.

— О чем вы говорили с богиней, брат?

— Ты помнишь, что сказала перед смертью наша мать? — ответил Тсурэн. — Ты помнишь, что она посвятила наши жизни богине?

— Да…

— Мы выполним наш долг перед ней. И тогда ты будешь свободен, брат. Полностью свободен.

Митсу поднял голову, глаза его на бледном лице расширились от удивления. Неужели такое возможно?!

Отвесная часть горы у ее подножия — голый камень — была испещрена рисунком. Тсурэн стоял перед ним и размышлял, время от времени пальцы его, испачканные краской, подрагивали, вспоминая различные печати.

— Неужели ты понимаешь это, брат? — произнесла Мирэн, расположившаяся на траве с тетрадками и карандашами.

— А ты? — спросил Тсурэн, быстро повернувшись к ней.