Ветер над яром (сборник)

Вышли они из чуланчика, бабы тут по домам собираться стали, а Фомку с матерью Егор сам на улицу проводил, еще раз по сторонам головой покрутил. А ночь звездная, тихая. Ну и сказал:

— Прощевайте.

Идут они, только и слышно, как под ногами снежок хрустит.

Скоро к дому подходить, а Фомка спрашивает:

— Пошто глаза у девки горели свечками?

— Привиделось тебе, Фомушка. — Мать успокаивает.

— Да где ж привиделось, коли вон, как у кошки той!

Баба глянула и остолбенела — впереди на плетне кошка сидит огромная. Глаза зелеными огоньками вспыхивают, уши торчком. Мать Фомку за руку и сторонкой кошку до калитки своей давать обходить, думала — вот-вот набросится, а та только вслед глядит, и глаза вспыхивают. Юркнула баба в калитку, а там уж в избу, свет не зажигая, к оконцу прильнула — и тут же отпрянула в страхе, с молитвою крест на груди зажав. В оконце девка раскосая на нее глядит, и глаза, глаза-то горят.

— Пропади, сатана! — крикнула Анисья, за топор схватившись.

Глаза у девки потухли, лико ее темным пятном от окна отстранилось и пропало во тьме. Баба в лихорадке трясясь, забралась с Фомкой на печь, к себе его прижимая, крестилась, прислушивалась. Однако тишина стояла в избе и на улице. Вскоре под Фомкино посапывание сама задремала. Проснулась утром уж — в дверь грохотал кто-то. Анисья с печки долой, в окно глянула — старик Егор на крыльце топчется. Отомкнула засовы, Егор с порога:

— Живы?! Здоровы?! Утром вышел, гляжу — вокруг дома следы таки здоровущи да прямо к вашему дому тянутся! Никак и вправду случилось чего?!

Анисья на лавку присела да рассказала, что кошка-девка и к ним в окошко заглядывала. Потоптался старик, рядом присел, не знает, как быть. Однако Афанасия решили дождаться. К обеду он прикатил с обозами, узнал про дочку Горного. Поперву усмехнулся, россказни, дескать, да со смехом старика из избы проводил. А через пару дней сам в огороде заметил кошачьи следы — из леса вели, походила кошка около дома и в тайгу обратно ушла. Призадумался ямщик. А вскоре поехал в соседнее село по делам, Фомку с собой прихватил. Дорога вела лесной просекой. Морозец выдался крепенький, куржак дерева облепил. Через сколько-то времени отец и говорит:

— Пробегись за дровнями, разгони кровь.

С санок Фомка скатился клубком, бежит с хохотом. Вдруг конь захрапел, шарахнулся и понес. Мужик вожжи рвет, да куда там, вмиг полверсты проскакали. Как усмирил коня, всплыло в сознании: прежде чем коню-то шарахнуться, серая тень на нижних суках меж деревьев мелькнула. От догадки у ямщика сердце заняло: “Никак кошка?!” Подхлестнул коня и погнал обратно. Подскакал к тому месту, где сынишка отстал, и увидел следы кошачьи в снегу отпечатанные, от леса к санному пути и обратно цепочкой тянулись. Покричал мужик, тишина лесная эхом откликнулась. Бросился по следу, угруз в снегу, прополз сколько-то, выдохся, поглотал снег спекшимися губами, еще покричал и решил за друзьями-охотниками в село скакать, на лыжах-то вмиг кошку выследят.

Так и поступил. Те собрались скоренько. Афанасий их в тайгу к тому месту, где следы были, привез. Прямо в горы следы тянулись, к самой высокой отвесной скале подвели и оборвались, будто кошка в стену ушла. Покрутились охотники, потолковали меж собой, мол, кошка и есть дочка Горного. И каждый, вслух сказать не решившись, подумал: “Мальца, поди, она к себе утащила!” А дело-то к вечеру, назад из тайги повернули. Погоревал ямщик, да не станешь ведь в тайге ночевать, и только хотел вслед за мужиками отправиться, слышит вдруг:

— Тятя, тять.

Ямщик глянул во все стороны, но лишь сосны да кедры у скалы вперемешку стоят. Перекрестился мужик, слезу утер:

— Эх, погибла моя кровинушка! — повернулся было уйти, а ему опять слышится:

— Да погодь же меня!

Еще раз огляделся. Бурундучишку на сосне, на нижнем суку увидал, удивился: “В это время бурундукам спячка положена. А этот чего?” Однако махнул рукой, дальше пошел. Выбрался на просеку, где лошадь была оставлена Глядь, на санях тот же бурундучишка сидит, не боится. Афанасий в сани бухнулся. Пока ехали, зверек рядом сидел, глазом-бусинкой на него косил, а как село окошками в вечерних сумерках замерцало, пропал, словно и не было. Афанасий на то внимания не обратил, все думал, как жене объявить, что сына-то потерял, да, поди, сама наперед от других узнала, сейчас убивается. Подъехал ко двору, коня распряг, в избу вошел, да так и застыл на месте — Анисья у печки хлопочет, а за столом-то… Фомка чай из блюдечка швыркает. Афанасий чуть не задохнулся от радости, а как первое волненье прошло, он на сына напустился:

— По всей тайге тебя сбился, искал, людей взбаламутил! Как ты тут очутился?!