Читаем Ветер над сопками полностью

Алексей занял позицию недалеко от ДОТа, в котором он совсем недавно укрывался от авиабомб противника. Открытое место, на пологой возвышенности предоставляло ему отличный обзор в сторону границы. Здесь замерли в плену многовекового нескончаемого ветродуя несколько валунов, размеры которых позволяли надежно укрыться от пуль противника. За одним из них и залег Алексей. Мягкий, сухой мох, точно подостланное одеяло, берег тело от холодной земли. Рядом с Речкиным устроились еще несколько солдат азиатской внешности, которые оживленно перешептывались на непонятном ему языке.

Титов находился на КП батальона. Розенблюм, которому тоже досталась винтовка, пытливо разбирался с ее механизмом руками новичка. Он находился чуть ниже позиции Алексея, у самого ДОТа.

Саперы, приданные к батальону для постройки и оборудования ДОТов, остались разбирать последствия воздушного налета на восточном склоне.

Впереди, за грядою озер, сообщающихся между собой тонкой жилкой ручейка, хранили тысячелетнее безмолвие совершенно нагие, поросшие одним только мхом, сопки. Они были значительно ниже Угловой, более пологие и имели обрывистый передний склон. Местами в спрятанных от солнечных лучей нишах еще лежали заледенелые сугробы снега. Таких естественных укрытий вокруг было великое множество. Поэтому белые, где-то вытянутые, а где-то совсем крохотные островки наполняли желто-зеленый пейзаж давно уже проснувшейся природы неестественным зимним колоритом. Алексей старательно всматривался в лежащие перед ним сопки, но все оставалось неизменным, только озера слегка вспучивались рябью под дуновением прохладного западного ветра.

– Немцы! – ворвалось извне в сознание Речкина, стремительно, проникновенно, как стальной гвоздь в брус под ударом молотка.

Еще не разглядев, где именно был обнаружен враг, Речкин задрожавшей от волнения рукой оттянул фиксатор и перевел штык на дуло винтовки. Эта трехлинейка была образца 1891/30 года, и, несмотря на то что штык на ней крепился уже не с помощью примитивного хомутика, а механическим фиксатором, пристреливалась она по-прежнему со штыком. Бойцы, что занимали позиции рядом, тоже изготовились к стрельбе.

Старательно всматриваясь в уже привычный глазу пейзаж, Речкин, наконец, разглядел среди черных камней и желто-зеленой поросли мха то, что искал… Люди в серо-зеленой форме шли строем в несколько колонн. Шли не спеша, налегке, огибая извилистый рельеф, спускались со склона лежащей впереди высоты. Складывалось впечатление, что они либо не знают о ДОТах, готовых встретить их пулеметным огнем, либо абсолютно уверены в том, что советские солдаты испугаются и отойдут со своих позиций. Скользнул в голове Алексея и еще один вариант, вполне правдоподобный. Может быть, и так, что немецкие летчики после бомбардировки доложили, что разнесли ДОТы в пух и прах.

– Огонь! Огонь, братцы! – несясь вниз, с вершины высоты, кричал Титов, прижав ко рту холодный металл мегафона: – Бейте гадов!

Ружейная стрельба наполнила своей нестройной канонадой все сущее вокруг. Немцы, доселе спокойно шедшие прямо на позиции пятой роты, вмиг рассыпались из своих колонн и расползлись за камни и кочки, укрываясь от пуль. Речкин, почувствовав мощь рядов, среди которых ему довелось быть, вдруг ощутил, как тревога и волнение покинули его. Руки, голову, всю его кровь наполнила одна лишь ожесточенная, пронесшаяся гулким порывом эмоций, ярость. Алексей прижал винтовку плотнее к плечу, прицелился по одной из серых фигурок и утопил спусковой крючок. Его, может быть, сотый или тысячный выстрел, прозвучавший на этом склоне, но именно его первый, влился громогласным раскатом в общий недружный строй ожесточенной пальбы.

Речкин передернул затвор, механизм послушно выбросил еще дымящуюся гильзу. И Алексей вновь принялся искать мишень. Прицелился. Выстрел. Затвор. Прицел. Выстрел. Затвор…

Ноздри уже щипал кисловатый запах пороха. Склон противолежащей сопки оскалился треском автоматных очередей и хлесткими выстрелами винтовок. Медленно, осторожно, короткими перебежками немцы все же продолжали продвигаться вперед. От камня к камню, от ложбинки к ложбинке… Уже были различимы глазу светлыми пятнами их лица, движения рук и ног… Серо-зеленые фигурки стали приобретать очертания живых людей.

Наконец, загрохотали пулеметными очередями каменно-бетонные монстры. Сначала один, затем второй, третий…

Егеря оказались плотно прижатыми к земле. Те, что смогли дальше вырваться вперед, теперь были отсечены от основной массы. Остальные же стали отползать назад, тщетно стараясь попасть из своего оружия в узкие амбразуры ДОТов. Несколько серо-зеленых фигур неподвижно распластались у подножия Угловой, возле гряды озер.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война. Штрафбат. Они сражались за Родину

Пуля для штрафника
Пуля для штрафника

Холодная весна 1944 года. Очистив от оккупантов юг Украины, советские войска вышли к Днестру. На правом берегу реки их ожидает мощная, глубоко эшелонированная оборона противника. Сюда спешно переброшены и смертники из 500-го «испытательного» (штрафного) батальона Вермахта, которым предстоит принять на себя главный удар Красной Армии. Как обычно, первыми в атаку пойдут советские штрафники — форсировав реку под ураганным огнем, они должны любой ценой захватить плацдарм для дальнейшего наступления. За каждую пядь вражеского берега придется заплатить сотнями жизней. Воды Днестра станут красными от крови павших…Новый роман от автора бестселлеров «Искупить кровью!» и «Штрафники не кричали «ура!». Жестокая «окопная правда» Великой Отечественной.

Роман Романович Кожухаров

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

В годы Великой Отечественной войны автор этого романа совершил более 200 боевых вылетов на Ил-2 и дважды был удостоен звания Героя Советского Союза. Эта книга достойна войти в золотой фонд военной прозы. Это лучший роман о советских летчиках-штурмовиках.Они на фронте с 22 июня 1941 года. Они начинали воевать на легких бомбардировщиках Су-2, нанося отчаянные удары по наступающим немецким войскам, танковым колоннам, эшелонам, аэродромам, действуя, как правило, без истребительного прикрытия, неся тяжелейшие потери от зенитного огня и атак «мессеров», — немногие экипажи пережили это страшное лето: к осени, когда их наконец вывели в тыл на переформирование, от полка осталось меньше эскадрильи… В начале 42-го, переучившись на новые штурмовики Ил-2, они возвращаются на фронт, чтобы рассчитаться за былые поражения и погибших друзей. Они прошли испытание огнем и «стали на крыло». Они вернут советской авиации господство в воздухе. Их «илы» станут для немцев «черной смертью»!

Михаил Петрович Одинцов

Проза / Проза о войне / Военная проза

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза