Ветер нашей свободы

Машу на прощание Леночке рукой и, все также отказываясь от помощи Кира в моей транспортировке, иду к его машине.

— Спасибо, — киваю, когда он помогает мне удобнее разместиться на мягком сидении. Автомобиль у него просторный, очень комфортный — одно удовольствие в таком ехать. В салоне тепло, приятно пахнет — все-таки Кир не зря так много времени проводит, ухаживая за машиной.

— Поехали? — улыбается и заводит мотор.

Сижу, молчу, глядя в пролетающий за окном пейзаж, а Кир, напротив, о чем-то рассказывает, смеется своим, особенно удачным, шуткам. Хотя, чего греха таить, не способен он рассмешить, но изо всех сил пытается, тужится, мечет остротами, как рыба икрой.

— Ты меня совсем не слушаешь, — в голосе чувствуется грусть. — Со мной настолько неинтересно, да? Скажи честно.

— Кир, успокойся, все в порядке. Просто я очень устала, а еще нога сильно разболелась.

— Надо было меня послушать, а не делать все по-своему, — с досадой бьёт ребром ладони по рулю, от чего тут же морщится. — Я чем-то могу помочь?

— Нет, сейчас таблетку выпью и все будет хорошо.

Лезу в сумочку, чтобы найти лекарство, но вдруг понимаю, что воду с собой не захватила. Мне с детства тяжело глотать таблетки, поэтому жидкость в этом вопросе просто необходима, а иначе подавлюсь.

— Слушай, а ты не мог бы купить мне бутылку воды? — знаю, что не должна его ни о чем просить, но он же так хотел помочь, поэтому, думаю, не откажется. Да и это совсем же не сложно?

Кир будто только этого и ждал: радостно ерзает на сидении, предвкушая подвиг, который совершит во имя своей возлюбленной дамы Ордена Гипсовой Конечности.

— Сейчас-сейчас, — восклицает и останавливает автомобиль у ближайшего супермаркета. — Ты только потерпи, умоляю.

— Кирилл, у меня всего-навсего разболелась нога, — устало говорю, откидываясь на подголовник. — У меня не рак, не гангрена и не заражение крови. Просто купи мне воды!

— Я понял, — улыбается, как дурачок и выбегает на обочину.

Отсутствовал он недолго, и уже буквально через пять минут мы снова едем к моему дому. Открываю принесенную бутылку и, задумчиво глядя в окно, делаю несколько уверенных глотков. Она какая-то противная, с мерзким привкусом, но подумать об этом не успеваю.

За окном все тот же черно-серый пейзаж, с каждой секундой погружающийся в непроглядную липкую тьму, из которой нет выхода.

34. "Я спросил у ясеня…"

Я спал почти сутки, настолько устал. Когда вернулся домой после ночного посещения клиники, чувствовал себя, будто меня через мясорубку пропустили. Особенно тяжело было на сердце — такое ощущение, что меня без ножа убивают. Только кому это нужно так и не могу понять.

Волнения за мать, ребят, Агнию… эти чувства разрывают изнутри, мучают. Никогда я еще не был в таком состоянии, даже в детстве, когда жизнь моя казалась настолько беспросветной, что несколько раз искренне желал себе смерти.

Хочу отмотать время назад и просто жить спокойно. Пить с друзьями, работать в "Банке", общаться с девушками, с которыми легко и просто. Но то, что, вернись я назад, рядом не окажется Птички, пугает. Мы знакомы так недолго, но она настолько глубоко вросла под мою кожу, что так просто от этого чувства не избавишься. Никогда никого не любил, никогда не стремился кого-то впустить в свою жизнь и отдать все, что имею за душой. Но неожиданно в моей жизни появилась она, и я теперь не знаю, что делать с этой любовью.

Птичка…

Красивая девушка с мягкими губами и самым сексуальным телом на свете. От одной мысли о ней все мое естество откликается, словно я подросток в пубертатном периоде. Хочу снова ее увидеть, прижать к себе и узнать, как она провела время без меня. Я вообще хочу узнать ее лучше — чем живет, что любит, о чем мечтает. С первого взгляда на нее испытываю какую-то странную потребность постоянно быть рядом. Чтобы защищать, заботиться.

В голове рождается мысль, которую последнее время гнал от себя, которую боялся. Вернее не мысль, а желание: я хочу написать ее портрет. Не знаю, как сложатся наши отношения в дальнейшем, но я очень хочу, чтобы у нее осталась часть моей души.

Птичка лечит меня — я снова хочу взять в руки краски.

На чердаке нахожу старые альбомы для набросков и графитовые карандаши. Чувствую знакомое, но уже почти забытое, покалывание в кончиках пальцев — желание рисовать настолько сильное, что даже немного пугает. Спускаюсь вниз и, садясь у окна, принимаюсь за дело. Штрих за штрихом, деталь за деталью и на бумаге оживает та, кто занимает все мысли в последние дни — моя Птичка. Она смотрит с бумаги на меня внимательно своими блестящими глазами, а на дне их плещутся, желая вырваться наружу, сотни незаданных вопросов и миллион тревог. Мне нравятся ее глаза — теплого шоколадного оттенка в обрамлении длинных густых ресниц, они такие большие, что стоит в них хоть раз посмотреть — не сможешь больше оторваться.

Господи, о какой же сладко-сиропную банальщине я думаю, но мне это нравится. Самому себе-то могу признаться, что мне охренеть, как нравится быть влюбленным дурачком. Со мной такое впервые, но…