Ветер перемен

– Ни одна душа. – Бекман снова настроился на деловой лад.

– Даже не видели их? – продолжал Браун, как будто не слышал слов Бекмана. – А Джордж?

– Никто, даже наш великолепный хозяин, мистер Джордж Экстельм, – проговорил Бекман, сделав ударение на семейном имени.

– Но он знает, что они…

– Конечно знает. Это же его корабль, лейтенант. Или вы и это забыли? Как и все остальное. В том числе и то, где я вас раскопал. И как вы получили это тепленькое местечко…

Браун не слушал, что там было в бекмановской нотации. «Юджиния», – сказал он себе, поняв вдруг, как ему хочется обнять ее. Он чувствовал, как она стояла рядом с ним в Кайруане, чувствовал ее руку на своей руке и тепло ее тела, когда она обернулась и посмотрела ему в лицо. «Юджиния, – осознал он. – Юджиния не знает».

– …Больше никто… – экспансивно продолжал Бекман, – ни капитан… ни помощник. Для команды и ящиках оборудование для предприятия по добыче сурьмы на Борнео. И это все. Это все, что им сказали, и, очевидно, больше и не нужно было. – Бекман усмехнулся, подумав о том, какой недалекий человек капитан Косби.

– Вот что я вам скажу: я бы не стал доверять капитану, который не удосужился проверить свой груз. Ведь только в одном этом ящике столько пороха, что можно поднять на воздух весь этот корабль. Если, конечно, знать, как его правильно запалить, – снова рассмеялся Бекман, затем непринужденно продолжил: – А, что там говорить! Когда им хорошо платишь, они не задают вопросов. Об этом заботится Турок.

«Не должен задавать вопросов и я, – истолковал его слова Браун. – Я должен равняться на всех и не выскакивать. Великий Турок Экстельм, мы все у него под колпаком. Даже его собственный сын». Внезапно ему стало нестерпимо жарко в трюме, воздух показался удушливо сладким, словно какое-то существо заползло на бимс, пропитанный креозотом, и там умерло. Пахло вздувшейся гниющей плотью.

– Я снова запакую эти винтовки, – большего Браун сказать не мог.

– Да, запакуйте.

Бекмана удивила перемена в поведении молодого человека. «Возможно, мне все-таки удалось взять верх, – подумал он, – а почему бы и нет, все козыри у меня в руках». Бекман решил развить успех.

– И вот что, Браун, – твердо произнес он, – как я говорил уже раньше, никто не должен переступить порога этой комнаты. Никто и ни под каким видом. Вам ясно?

– Да, сэр.

Браун произнес эти слова механически, его мысли были заняты совсем другим.

Но если Бекман думал, что может произвести впечатление на Брауна, упомянув имя Турка, то он глубоко ошибался. Возможно, в свое время он мог быть куплен, пойти в это плавание только за обещание богатой платы за него, но сейчас внутри него что-то переменилось. Он стал несколько по-иному видеть мир. Он начинал видеть в Бекмане не больше, чем верзилу из соседнего квартала, а в Турке только мешок, надутый воздухом. «Юджиния, – повторял про себя Браун. – Юджиния не знает».

Отец Юджинии, достопочтенный Николас Пейн, сидел прямой, как палка, за своим рабочим столом в Маниле. Как члену особой группы при губернаторе Вильяме Говарде Тафте на Филиппинских островах, ему предоставили прекрасное помещение для работы. Окна кабинета выходили на реку Пасиг. Приемная соединялась с кабинетом Риджуэя, но самая большая угловая комната с двойными окнами и прекрасным видом стала кабинетом Пейна. Зачем ему такое грандиозное помещение, старик понять не мог. Никто не наносил ему визитов, и он обнаружил, что его роль в губернаторской команде несколько неопределенная. Но, обозревая свой новый дом, он говорил себе, что комнаты прекрасные, отделаны чудесной резьбой по красному дереву, отлично обставлены…

– Да, этот стол, наверное, стоит кучу денег, – размышлял вслух Пейн, неуверенно потрогав его пальцами. – Похоже, эпохи Георгов… с кожаной крышкой… Старый Турок никогда ничего не делает наполовину… Нет, не делает.

Пейн окинул взором комнату, чтобы найти на чем остановиться. Он не сомневался, что пройдет немного времени и ему все объяснят.

– Наверняка губернатор Тафт не вызвал бы меня, если бы в этом не было особой нужды… – заверял он себя, не замечая, что разговаривает вслух. Мысли Пейна имели тенденцию превращаться в звучащую речь, когда он меньше всего этого ожидал. – … Даже в знак внимания к своему старому другу Турку Экстельму…

Успокоив себя такой перспективой, Пейн ненадолго погрузился в молчание. Он постучал пальцами по столу, почувствовав приятную упругость дорогой кожи.

– А ведь я, черт возьми, куда квалифицированнее этих мальчишек здесь.

Слова снова вылетели изо рта и повисли в воздухе, и достопочтенный Николас, вздохнув, посмотрел на свои руки, на манжеты рубашки, на обширное пространство стола перед ним. Он уставал от заполнения пустых часов перечитыванием любимых книг или написанием время от времени одного-двух писем. Особенно изнурительно это становилось сейчас, с наступлением периода муссонов.

– А ведь сегодня даже жарче, – объявил Пейн раздраженным, визгливым голосом, который вполне соответствовал его крахмальному воротничку, жесткому, как картон, галстуку.