Ветер перемен

По прошествии нескольких дней после нудной беседы сэра Чарльза с султаном в кампонге Сараток сложилась чрезвычайная ситуация. Солдаты и жители деревни оказались перед необходимостью решить проблему, касавшуюся поимки и последующей казни одного из сеховских людей. Отрезанный по какой-то причине от своего клана, возможно, даже дезертир, этот человек попался на воровстве, но местный староста, мечтавший служить в сказочном дворце султана, решил воспользоваться случаем и сделать из вора важного политического преступника. Ему не отсекли кисти рук, не вырвали язык, его не клеймили каленым железом. Он должен был умереть. И не просто умереть, а по английскому способу: его должны были повесить. Так свершится правосудие и одновременно будет преподан наглядный урок.

Проблема заключалась в том, что повесили его накануне днем, и тело, все еще висевшее на импровизированной виселице, начало пухнуть и раздуваться, а грязь, в которой оно вымазалось, пока несчастного тащили на место казни, еще больше усилила исходившую от него вонь разлагающегося трупа. Издалека тело выглядело нормально, так же, как и распухшая туша кабана или орангутанга, но от него невыносимо воняло. Вонь проникала во все улицы и закоулки деревни, разносимая ветерком с реки, и казалось, что она пристает ко всему, до чего добирается, и что от нее никогда не удастся избавиться. Казалось, она пропитала бамбуковые перекладины на переходах от дома к дому, пахнувшие так, словно на них навалили кучи гниющей рыбы, даже крыши, пропеченные солнцем, даже сваи, поднимающие дома над водоворотом приливной волны и деревенских отбросов.

Староста не мог приложить ума, что ему делать. Вопроса нет, труп нужно снимать, но кто это сделает? Это вполне может вызвать месть со стороны Сеха и его банды головорезов. Не хватает еще, чтобы к убийству их человека они прибавили и оскорбление. Вчера все было просто и ясно, он просто приказал пятерым своим голодным солдатам вздернуть этого человека. Выполняя приказ, они добавили кое-что еще от себя, конечно, – староста не приказывал тащить пленного за ноги по грязи. Но теперь те же стражи встали перед новым осложнением. Они утверждали, что снимать труп повешенного – дурной знак. Пусть Сех сам приходит и забирает своего человека. Они ворчали, бурчали, злобно смотрели на него, плевали на землю, и староста испугался, что они взбунтуются. И тогда не будет никакой надежды на повышение и службу в божественном доме их великого и славного повелителя.

А тело себе висело и висело, тихо покачиваясь на ветерке, оскверняя воздух. Матери повертывали лица младенцев, прижимая их к груди и закрывая ладонями их носики и рты, детишки постарше гоняли по скользким выщербленным бревнам переходов и лестниц, обмотав рты длинными листьями и тараща глаза, как будто от вони могла лопнуть голова.

Наступила ночь, и жители Саратока забились в самые отдаленные закоулки своих длинных домов. В больших комнатах не осталось никого, и на верандах воцарилась непривычная тишина. Каждая семья притаилась в своей каморке, уповая на то, что к утру тело мятежника исчезнет, что за ночь коршуны с широченными черными крыльями растащат труп или что крокодилу удастся взобраться на виселицу и сдернуть оттуда свою добычу. Имени Махомета Сеха никто произносить не осмеливался.

Но Сех все-таки пришел этой ночью, и первыми это услышали старики, которые знают каждый ночной звук. Они помнили славные дни своей молодости, когда сами тайком выбирались из домов и деревни, чтобы совершить набег на другую деревню, помнили, как возвращались домой с трофейными головами и как улыбались им женщины. Одетые только в набедренные повязки из лиан и листьев, старики поднимались со своих тростняковых циновок и подходили к погрузившимся в тень дверям.

– Сколько голов вы взяли? – бормотали они старую даякскую молитву. – Сколько женщин?

Затем их шепот услышали молодые люди и тоже проснулись. Они собирались по углам и под крышами своих домов, играли мускулами рук и ног, а молодые женщины, почувствовав, что их постели начали стынуть, побежали за ними и там, сбившись в нервные кучки, ждали, не осмеливаясь высунуть носы наружу. Тревожно запахивая саронги вокруг бедер, они стояли, сложив руки на груди, прижимая их к дрожащему телу. Но старухи вставать не хотели; повернувшись каменными лицами к стенам, затаив дыхание, они ждали. Давно прошли дни, когда они с нетерпением ждали возвращения героев.

Заслышав в деревне шум, солдаты повскакали со своих циновок. Возможно, конечно, что они ничего не слышали и проснулись оттого, что на них затопал перепуганный староста. Как бы то ни было, но это произошло, и они тоже высыпали на улицу. Скоро погрузившийся в ночную темень кампонг стал походить на подлунный сад, кишащий крысами. Никто не совершал почти никаких движений, все было мертвенно тихо, ничего невозможно было разобрать, но затем где-то в одном из углов что-то шевельнулось. Потом в другом месте, в третьем. Весь кампонг зашевелился, двинулся с места и наполнился движением.