Ветер подскажет имя

Теперь страха не было. Вперед толкала безумная жажда жизни, такая сильная, что Саша не успевала обернуться. Маленькие ножки в бархатных ботинках утопали в снегу, ледяные брызги разлетались в стороны, деревья приближались, скакали перед глазами, обещая одновременно смерть и спасение.

Саша упала, лицо коснулось островка снега, корка обрезала щеку, но некогда было себя жалеть. Некогда. Упираясь ладонями в жидкую холодную землю, она резко поднялась и побежала дальше, слыша за спиной скрипучий хохот отчима. Хохот гораздо лучше лая собак, надо торопиться… Ручей… В лесу есть ручей… Она должна добраться до него раньше, чем ее увидят гончие.

Интуиция загнанного зверя уже рождалась в трясущейся душе Саши и ветками, запахами, поваленными деревьями, почти невидимыми тропинками указывала путь.

«Нельзя останавливаться. Я смогу…» – вспыхивали мысли, а тело через короткий промежуток времени предательски умоляло сдаться, лечь на землю и ждать неминуемой гибели.

Лес становился гуще, юбка все липла и липла к ногам, руки и шею пронизывал колючий холод, силы заканчивались, и Саша помогала себе тем, что отталкивалась от деревьев. И вот ветер принес нетерпеливый лай гончих, а значит, собаки спущены, и нужно бежать еще быстрее. Но через мгновение Саша увидела то, к чему стремилась, – ручей!

«Я смогу, я смогу, я смогу…»

Снег на берегу ручья почти растаял, но вода местами была еще спрятана под прозрачным стеклом льда. Не раздумывая ни секунды, перечеркивая слабость, Саша шагнула в ледяную воду. Теперь собаки собьются со следа, потому что вместо дороги у нее под ногами будет быстрое течение, уносящее прочь любые запахи.

Вдох, выдох, и Саша вновь побежала. Снег, набившийся в ботинки, теперь был пропитан чистой водой ручья, до того холодной, что немели пальцы. Лай собак то отчетливо слышался, то стихал, то казалось, что опасность совсем рядом, то чувствовалось полное спасение, то приходило равнодушие, настойчиво тянущее к земле. Саша не смогла бы сказать, сколько бежала, сколько шла, сколько падала и вставала, повторяя: «Я смогу». В какой-то момент звуки леса исчезли, темень сгустилась, и из груди вырвался сдавленный стон…

Саша очнулась на краю большого поля. Уже рассвело, и хорошая видимость неожиданно удивила, будто не верилось, что существует утро с голубым небом, перистыми облаками и пением птиц. Ноги ныли, боль медленно поднималась выше к животу, хотелось немедленно снять ботинки и тереть, тереть кожу, пока под ней не забурлит кровь и не появится хоть капля тепла.

«Просто надо идти не спеша, по чуть-чуть… Все получится».

Посмотрев вверх, Саша зажмурилась, солнце обожгло израненное лицо, но губы вдруг растянулись в улыбку, и слезы радости скользнули по щекам.

Она жива и свободна.

Свободна!

Местность была незнакомой и неприглядной, и приходилось выбирать направление, куда двигаться дальше. Саша рассудила, что рядом с полем всегда есть дорога и какое-нибудь поселение и нужно хорошенько осмотреться, чтобы отыскать людей. Сил немного прибавилось, но мешал озноб. Чашка горячего чая явилась бы восхитительным лекарством, но сейчас о такой роскоши оставалось только мечтать.

Если в лесу деревья не давали снегу таять, закрывая солнце плотной сеткой голых веток, то здесь уже царствовала весна. Коричневая земля, пучки прошлогодней травы, лужи… Идти было гораздо легче, но Саша понимала: слабость и холод не позволят ей совершить длинный путь. Двигаясь вдоль борозды, заполненной водой, она всматривалась в даль, останавливалась, куталась в мокрую накидку и вновь шла.

Возле сосен показалась крыша дома. Впрочем, эту лачугу назвать домом можно было с большим трудом. Покосившиеся стены, чердачная дыра, приставленные бревна, играющие роль опор, крыша, напоминающая разворошенное гнездо огромной птицы… Но эта старая нелепая постройка показалась Саше самым замечательным чудом, которое только могло быть на свете. Чувствуя приближение слез, она закусила губу и поправила волосы. Даже если окажется, что в лачуге давно никто не живет, – не беда, можно передохнуть, высушить одежду, чтобы потом отправиться дальше. Куда? Ответ уже начинал обретать очертания.

Подойдя ближе, Саша поняла, что жилище вовсе не брошено: рядом с дверью стояла лохань, наполненная скрученным бельем, на потрескавшейся, изъеденной лишайником скамейке лениво лежала дымчатая кошка, на солнце сушились глиняные темно-коричневые горшки, раскрашенные мелкими трещинами. Но дворик нельзя было назвать радостным, казалось, жизнь здесь давно замерла, и это не реальные предметы вокруг, а мазки масляной краски, давно потерявшей изначальный цвет.

– Есть кто-нибудь?! – остановившись возле горки наколотых дров, спросила Саша.